– А кто-нибудь еще принимал участие в вашей беседе? Или она велась с глазу на глаз?

– Свидетели вашего разговора есть? – грубо влез Семен Аркадьевич.

– Нет, никого больше не было. Мы беседовали в пустом боксе, врач заходил несколько раз, но юриста в это время не было, – все больше скукоживаясь, объясняла Татьяна Викторовна. – Хотя нет! – вдруг обрадовалась она. – Я вспомнила! Когда Сему уже забрали на операцию, ко мне подошел какой-то пожилой доктор, приятный такой, с бородкой, расспрашивал, как у меня дела и почему юрист прибегала? Я ему все рассказала, он очень внимательно меня выслушал, а потом ушел.

– Это не годится, – отмахнулся от нее Семен Аркадьевич. – Так что, есть у нас шанс вернуть себе эти деньги? – пытливо взглянул он на Андрея.

– Думаю, что эти деньги, скорее всего, вернутся в благотворительный фонд. Но вы, вполне вероятно, сможете получить от больницы компенсацию.

– В самом деле?

– Ну, если провести экспертизу, она наверняка установит ошибочный диагноз, указанный в вашей истории болезни, и несоответствие проведенной операции той, что должна быть указана в документах. Соответственно, подобное отношение к вам как к пациенту могло нанести и, вероятно, нанесло непоправимый ущерб вашему здоровью. Например, ваш инфаркт можно рассматривать и как осложнение, которого можно было бы избежать в том случае, если бы врачи не тратили время на махинации с благотворительным фондом, а занялись непосредственно вашим лечением. Я думаю, ознакомившись с вашим случаем, члены экспертной комиссии без труда обнаружат тактические и организационные ошибки в работе медперсонала.

Лицо Семена Аркадьевича отражало все б́ольший интерес.

– Я уже не говорю о том, что по отношению к вам было нарушено правило хирургической деонтологии.

– Что?! – одновременно спросили супруги Худяшовы, и Андрей впервые за последние дни почувствовал себя человеком глубоко образованным, с широким кругозором. Потому что просветительские беседы Родиона Михайловича по части медицины едва не породили в Андрее множество разнообразных комплексов, включая и комплекс неполноценности.

– Это свод правил для всего медперсонала, направленных в том числе и на максимальное оберегание психики больного от вредных воздействий.

– Круто! – восхищенно выдохнул Семен Аркадьевич. – Мы на одной этой… деодонтии тысяч сто можем срубить!

– Деонтологии, – скромно потупившись, поправил его Андрей. – Хорошо бы вспомнить: кто из вас подписывал согласие на операцию и какой именно там был указан диагноз?

– Не знаю, я вроде что-то подписывал, но даже не видел что, – озабоченно пожал плечами Семен Аркадьевич. – А ты что-нибудь подписывала? – обратился он к жене.

– Да… Заявку в фонд и еще что-то. Но я тоже страшно волновалась и плохо помню, что именно подписывала. А как выглядит это согласие?

– Обычно эта строка, эта графа имеется прямо в карте стационарного больного, там, где «Предоперационный эпикриз», где указаны показания к операции и назначения по обезболиванию.

– Не помню, – расстроенно заморгала Татьяна Викторовна. – А это очень важно?

– Нет. Выясним по ходу следствия.

– Точно. Надо им показать, где раки зимуют! Мерзавцы! Люди при смерти, а они свои гешефты крутят! Ну ничего, они еще не знают, с кем связались! – загорелся жаждой борьбы Семен Аркадьевич.

– Но, Сема, ведь они хорошо провели операцию, даже успели вовремя, – несмело произнесла Татьяна Викторовна: каким бы жестким руководителем она ни была, мужа своего она, очевидно, побаивалась.

– Вовремя?! Сколько времени было потеряно на обработку твоей чрезмерно податливой психики? А я в это время корчился от боли! Да у меня до сих пор боли в поджелудочной, я с диеты никак слезть не могу!

– Сема, я же еще на свадьбе предупреждала тебя, чтобы ты не налегал на салаты и копчености, а уж про водку я и не говорю, – с укором проговорила Татьяна Викторовна. – Его сразу после банкета скрутило, – пояснила она Андрею. – А у него на почве неврозов и так одно обострение за другим, а тут еще свадьба у заместителя генерального… Вот и результат!

– Да вы не слушайте ее, – вновь пренебрежительно отмахнулся от жены Худяков. – Что делать-то надо?

Андрей еще раз поздравил себя с правильно выбранным объектом – этот не подведет. Еще бы парочку таких активных помощников следствия, и Скобелевой с компаньонами не отвертеться.

А потом была черепно-мозговая травма у сотрудника банка… Потом – перелом ребер и внутреннее кровотечение у молоденькой библиотекарши; затем – офтальмология, нейрохирургия, травматология, снова травматология, кардиохирургия, сосудистая хирургия… Последней в списке Андрея значилась Поспелова Марина Романовна. Учительница начальных классов, дама уже преклонных лет, проживала вместе с сыном. Сыну Марины Романовны было двадцать три, а даме пятьдесят четыре, и фантазия Андрея Петровича уже нарисовала ему определенную картину. Скромная квартирка, тихая, уютная. Изможденная болезнью хозяйка и хлипкий, тщедушный, беспомощный юноша, «гордость и опора матери». Этакое хилое комнатное растение, неприспособленное к жизни. Пользы от них следствию ждать не приходится, но добросовестность требовала навестить и семейство Поспеловых. В диагнозе Марины Романовны значились острый холецистит и холелитиаз. Точнее, в первом диагнозе. Поскольку к моменту поступления в больницу Поспеловой Родион Михайлович был уже начеку и под благовидным предлогом заглянул в ее историю болезни. Далее диагноз изменился на перфорацию, то есть разрыв желчного пузыря. Но что характерно: пока лечащий врач беседовал с сыном – кстати, учитывая его возраст и полученный им незадолго до болезни матери диплом юриста, к беседе даже подключилась госпожа Скобелева собственной персоной и, надо сказать, произвела на юношу неизгладимое впечатление… Так вот, в это самое время у лежавшей в боксе Поспеловой действительно произошла перфорация желчного пузыря, и лапароскопическая холецистэктомия стала неизбежна. Но во время перфорации произошло рассеивание камней по брюшной полости, что, в свою очередь, потребовало от хирургов дополнительных усилий, во время которых у Поспеловой открылось интраоперационное кровотечение поврежденной хирургом в спешке правой печеночной артерии. А на вторые сутки у измученной послеоперационным восстановлением Поспеловой обнаружилось повреждение двенадцатиперстной кишки, для его диагностики зону оперирования заполнили жидкостью и через зонд желудок несчастной Марины Романовны раздули воздухом, чтобы с помощью поступающих пузырьков газа определить местоположение перфорального отверстия. И это не считая такой мелочи, как обнаружившаяся у нее вскоре раневая инфекция. В общем, натерпелась бедняга по полной! Все это красочно описал Андрею Родион Михайлович. Учитывая пережитое дамой в больнице, Андрей понимал, что ему предстоит беседа с очень больным, ослабленным человеком, совершенно неспособным к какой-либо борьбе и озабоченным лишь собственным пошатнувшимся здоровьем.

Андрей поднялся на четвертый этаж утопавшей в зарослях сирени хрущевской пятиэтажки и позвонил в звонок десятой квартиры. Нарисованный воображением бывалого сыщика портрет не подтвердился реальностью. Марина Романовна была небольшой полненькой женщиной с ласковым взглядом серых, окруженных милой сеточкой морщинок глаз и с тихим убаюкивающим голосом. Выглядела она в свои пятьдесят четыре как хорошо сохранившаяся шестидесятилетняя женщина. Вероятно, дело было в ее манере одеваться и держаться. Но ни изможденной, ни слабой она не выглядела. Сына возле нее не наблюдалось.