Это воем, страдальческим и отчаянным, сжимаясь на боку, сводя ноги до боли и умоляя почти накативший оргазм не уходить. Но он уходил, оставляя такой дискомфорт, что едва ли не пререрождался в ноющую болезненность от тяжести пульсации в венах. От ушедшего разряда. Его руки стискивают мои плечи и рывок, заставляющий меня снова полуулечься ему на грудь и перед моим лицом в полумраке его ладонь. И на кончиках пальцев мелкий тремор.

Одуряющий, ломающийся, горячий шепот на ухо:

– Меня тоже кроет. Зверски. – Убрал руку от моего лица, и я уперлась взглядом в профиль водителя. С покрасневшими ушами. – Не находишь, что много свидетелей вокруг? Я, когда хотел толкнуть тебя, задрать юбку и отыметь прямо сейчас, прямо здесь и прямо очень жестко, нахожу. – Его голос выравнивается, дыхание тоже, но медленнее, так же как сердцебиение. У обоих. – Ты остановилась на случившихся невозвратах. Дальше.

– Не сечет по-русски, да? – поворачивая голову и глядя в его усмехнувшееся лицо поинтересовалась я. Истомин отрицательно повел головой и склонился, чтобы провести языком по моим пересохшим, улыбнувшимся губам, когда я взяла его руки и нагло положила себе на грудь. – Тогда ни тебе, ни мне. Вот значит, невозвраты… какие еще невозвраты?.. А! Сообщают инвесторам, что случились невозвраты по займам с вашего инвестиционного счета, начисление инвестиционного процента прекращено, ничего сделать не можем, ждите. Либо аккаунт взламывается, биткоины переводятся в другую валюту и выводится на другой кошелек или платежную систему за пределами страны. Нет, давай руки тоже уберем, – обеспокоенно чувствуя, что снова разлетаются ниже и я могу не удержаться и изменить позицию рук, отшвырнула их и скрестив руки и ноги, мрачно глядя в панорамную крышу, на проплывающие мимо архитектурные великолепия, угрюмо продолжила, – еще предполагаю, что, может, например, с оффшорами связано быть...

– Крипто. Я для чего в покер проиграл, забыла, что ли? Иди на свое место садись, а то действительно ни себе, ни людям, – деланно осуждающе в легкой иронии, и когда я села нормально, притворяясь адекватной и посмотрела на него, он мучительно прикрыл глаза, откинув голову на подголовник. И провоцируя прекратить притворяться. Ибо кадык шикарен. – И множество платежных систем. Оффшоризация скучна и при желании вычислить можно, там только большой вес хранить и бояться, как бы его не хлопнули. Да и вообще у меня психологическая травма после того, как янки вычислили и выгнали меня из своего вигвама, а деньги не отдали, пиндосы такие… – Меня сдерживало от сумасбродства не только то, о чем он говорил, но и то, что автомобиль подъезжал к отелю. Скоро. Чуть-чуть осталось. – Да и кто ж все бабло в одном месте хранит? Прошлый век. Лучше пускать транзиты по платежным международным с постепенным отмывом и дозированным оседанием в различных банках Европы. Если проект стрельнет сразу объемно, естественно, замут с оффшорами пойдет, но как осажу в нем, все равно разбросаю по крипто и дозам. Пока рано об этом говорить, проект еще на стадии подготовки к реализации. – Машина припарковалась у входа и швейцар направился к моей двери и когда я выползла из машины на неверных ногах, ибо в теле не все еще пережило такую атаку и отсутствия логичного завершения, и сейчас требовалось срочно это исправить. Истомин выставил мне локоть, и направился к входным дверям, ровно так, очень по-деловому спросив, – итак, Алена Васильевна, ваш вердикт? Я вывожу тебя из конторы, из-за моего любимчика Иноземцева, который кродиловыми слезами плачет, потому что не хочет с тобой работать?

И был там еще один вопрос. Очевидный, явный, понятный, на который он уже несколько раз получал невербальное согласие, идущие в противовес тому, что срывалось с губ.

– Да.

Лобби, лифт. Полное молчание. Не касаясь друг друга, не глядя. Коридор. Дверь, щелчок открывшегося замка.

Ад.

Толкнул к стене, ногой закрывая дверь и впиваясь в губы.

– Нет, мне надо в ванную, Яр... – мучением сквозь почти прокусанные им губы, со страданием от непереносимости огня внутри, который не мог сломать доводы рациональности. – Пожалуйста, надо... пожалуйста... – это непередаваемое чувство, когда просишь его одновременно и отпустить и не останавливаться.

Скривился и отстранился. Скользнула в ванную. Максимально быстро сделала с собой все необходимое для таких вот случаев, и когда вышла в спальню, меня просто накрыло. Сидел в кресле у открытого балкона. В левой руке свешанной с подлокотника бутылка черного рома. Рубашка расстегнута, нога упирается в низкий журнальный стол, на колене пепельница.

Глаза в глаза и он глубоко затягивается сигаретой. Ее конец интенсивно тлеет в полумраке, даруя отблески красного серо-зеленым глазах. Сейчас черным из-за напитавшегося томлением сумрака.

Сердце в бешеный ритм, когда поправляя узел полотенца на груди, неторопливо проплывала к постели и на нее укладывалась деловито накрываясь простыней.

– Спокойно ночи. – Вежливо произнесла я, отворачиваясь от шикарнейшего зрелища, которое напитывало жаром все внутри.

Усмешка. Шипение затушенной сигареты. Шелест одежды. Беззвучные шаги к изножью кровати. Остановился. Секунда. Другая.

Крепкий хват за щиколотку, сильнейший рывок, протаскивающий к нему, а я уже в процессе садилась на съезжающей с меня ткани, чтобы мгновение спустя впиться в губы. И опьянеть от привкуса черного рома и никотина на этих губах и языке.

Подался вперед, когда срывала ткань с его плеч, хотел опуститься сверху и прижать собой. Скрестила ноги на его торсе и рывком повернулась, оказавшись сверху. Прижимая ладонями его плечи к смятым простыням.

Сглотнул, сжимая пальцами мои ягодицы и скользя потемневшим взглядом по груди. Подался вперед касаясь чувствительной кожи, сжимая ягодицы теснее, вжимая в себя. Обхватила руками его голову, чувствуя как срывается все внутри и начинает истязаться разгорающимся пламенем, когда его руки с нажимом идут выше, по пояснице, спине, до плеч, стискивают сильно, до тонкой грани, что еще чуть-чуть и станет больно. Так же как и его зубы.

Дыхание в обрыв от удара изнутри. От осознания, как раздражает ткань, когда жизненно необходимо кожа к коже.

Неверными пальцами к пряжке ремня.

Скидывает с себя. Целует жадно и глубоко, прижимая сверху. Секунды на снятие ткани с тела и… кожа к коже. Прижимает собой сверху. Вжимает собой, целуя глубоко и снова дъявольски.

– На таблетках?.. – хрипло мне в губы.

Отрицательно мотнула головой и он отстранился, чтобы взять презервативы с тумбочки. Идеально. Просто идеально. Без ненужных разговоров, трезво и рационально. Боже, Истомин, ты сейчас побьёшь все рекорды… Настал тот дурацкий , но необходимый момент, когда ты лежишь такая, вроде еще заведенная и уже готовая, но надо подождать пока там латекс раскатают. Неловкий немного момент, надо признать. Поэтому я, скрестив ноги и руки, тщательно удерживая быстро сходящее возбуждение подпитыванием зрелища того, что Истомин без одежды в общем-то прекрасен. Во всех местах.

– Лежим, скучаем? – приподнял бровь, и, отняв правую руку от паха, с нажимом, ногтями повел мне от груди, вниз по животу.