— Так лучше, — кивает Британника. — Он все еще ей владеет.

— Он ей больше не владеет, — возражает Амара, и, прежде чем между ними с Британникой разгорится очередной бессмысленный спор, под лестницу подныривает Никандр с подносом, уставленным тарелками.

— Амара! — вскрикивает он.

При виде знакомого лица Амара мысленно переносится в «Воробья», где они сидят вместе с Дидоной и где вокруг них порхает Никандр, так явно влюбленный в ее подругу, как если бы он написал свое признание на тунике красными буквами.

— Ах! — Амара прикрывает рот ладонью, и глаза ее наполняются слезами.

— Амара, — повторяет Никандр, отставляя поднос. Его эта встреча тоже не оставила равнодушным. Амара еле сдерживается, чтобы не броситься ему на шею.

— Как я тебе рада! — говорит она. — Ты можешь немного посидеть вместе с нами?

— У меня полно работы, — смущенно отвечает Никандр. — Аселлина сказала, что я могу побыть с вами, только если ты заплатишь ей за мое время. Но даже в этом случае не очень долго.

С тех пор как Амара видела Никандра в последний раз, он исхудал и стал еще чумазее. Кажется, его новая хозяйка совсем не такая добродушная, как Зоскалес.

— Конечно, я заплачу, — говорит Амара.

Никандр вытаскивает табуретку и, поглядывая через плечо, садится у стола. Он чем-то встревожен. Амара дает ему два асса для Аселлины, которые тот прячет за пазуху, и пододвигает к нему свою тарелку рагу. Никандр мотает головой. Фабия уже шумно причмокивает, собирая со стенок миски каждую каплю соуса.

— Как ты поживаешь? — спрашивает Амара.

Никандр бросает быстрый взгляд в сторону кухни — в знак того, что не может говорить свободно.

— Моя госпожа очень щедра, — отвечает он. Они с Амарой смотрят друг другу в глаза, и тяжелое чувство от того, что рядом нет Дидоны, становится невыносимее с каждой минутой. — Не то чтобы это было важно, — добавляет Никандр. — После той ночи ничего уже не кажется важным.

— Мне очень жаль.

— Ты тоже ее любила. Ты знаешь, какой необыкновенной она была.

— Он ее похоронил? — Амара понимает, что это жестокий вопрос, но не может его не задать. Желание узнать ответ жжет ее изнутри, словно угольки, завернутые в пергамент.

— Не знаю. — Лицо Никандра искажает скорбь. — Я умолял его сказать мне. Я даже… — Он осекается и сглатывает слюну. — Угрожал ему. Поэтому Зоскалес меня продал.

— Ты угрожал Феликсу?

— Я любил ее. Она была для меня всем.

Тощий, отчаянно, но скрытно преданный Никандр никогда не был похож на героя-любовника. Амара раньше думала, что ее подруга заслуживает большего, но теперь понимает, как глубоко заблуждалась.

— Дидона тоже тебя любила. — Амара берет Никандра за руку. — Не знаю, говорила ли она тебе об этом. Ей не хотелось страдать от любви к тому, с кем она не может быть рядом. Но клянусь, ты был единственным, кто был ей небезразличен, единственным, в чьей доброте она не сомневалась. Ты был светом в ее жизни.

Никандр, слушая Амару, беззвучно плачет. Затем он отнимает у нее руку и прижимает обе ладони к векам с такой силой, что на лице у него остаются грязные пятна. Утерев все до единой слезы, он встает.

— Мне пора.

Амара видит, как его худощавая фигура скользит между столами и, обогнув стойку, исчезает в примыкающей к трактиру лавке. Силуэты пьянчуг и едоков становятся расплывчатыми — так долго Амара смотрит вслед Никандру, не в силах его окликнуть.

Фабия стучит ложкой по миске Амары.

— Ты будешь это есть или я могу забрать себе?

— Неужели у тебя вообще нет чувств?! — огрызается Амара.

— От того, что мне жаль Никандра и Дидону, рагу не станет остывать медленнее, — резко отвечает Фабия. — А я два дня не ела.

Британника тоже принимается за еду, и Амара теперь одна сидит перед нетронутой миской. Наконец она подталкивает ее к Фабии.

— Забирай.

Вокруг стоит привычный для таверны галдеж. Амара наблюдает, как старуха вычищает вторую миску и даже вылизывает ее края, чтобы не оставить ни капли соуса. За соседним столом мужчины на повышенных тонах обсуждают продажу мула. Амара отводит взгляд от Фабии и упирает его в стену. Она замечает небольшую облупившуюся фреску — служанка разносит бутылки с вином — и сверху надпись: «Каждый жаждет поцелуя». Чуть ниже кто-то нацарапал ответ: «С такой хозяйкой можно и не мечтать».

— Так что ты хотела узнать? — Фабия окончательно расправилась с рагу.

— Он что-нибудь говорил обо мне? — Амара не называет Феликса по имени, но в этом нет никакой нужды. Все понимают, о ком идет речь.

— После твоего последнего визита он был в приподнятом настроении. Бероника как-то услышала, что он насвистывает. Насвистывает, понимаешь?! — Фабия качает головой. — А так все такой же мерзавец.

Британника с набитым ртом что-то бормочет на своем языке. Амара, даже не понимая слов, улавливает угрожающую интонацию, но оставляет ворчание британки без внимания.

— Говорил ли он что-нибудь о Виктории?

— Не желает о ней ничего слышать, — Фабия понижает голос, — будто кто-нибудь из нас осмелился бы о ней говорить. Но по нему не скажешь, что он убит горем. Теперь он подолгу держит наверху новенькую. Но, конечно, не так долго, как тебя. — Фабия бросает на Амару лукавый взгляд, словно эти сведения могут ее обрадовать.

— А как Бероника?

— Все страдает по Галлию. Я удивлена, что они продержались так долго. Думала, он бросит ее раньше. — Сложив руки на груди, Фабия устремляет взгляд в сторону двери. Теперь, когда рагу закончилось, старухе становится не по себе. «И не ей одной», — проносится в голове у Амары. Фабия вдруг склоняется за столом, и Амара следует ее примеру, так что их головы почти соприкасаются. — Чего ты точно не знаешь, так это того, что он расширяется, — шепчет старуха. — Снимает небольшую таверну возле терм. Галлий и Трасо мечтают ей заправлять. Но хозяин водит их за нос и с решением не торопится.

Амара невольно восторгается Феликсом. Будь она на его месте, ей бы тоже было тесно в одном лишь борделе. Фабия выпрямляется.

— На этом все.

— Спасибо. — Амара не уверена, что в конечном счете ради этого стоило так рисковать. — Вряд ли я смогу сделать это снова, Фабия. Приходить в таверну на виа Венериа — это слишком. Руфус может узнать.

— Да, это не очень-то надежно, — кивает Фабия.

— Ты точно не придешь ко мне? Клянусь, Виктория будет молчать.

Фабия, не раздумывая, отрицательно качает головой. Ее страх перед Феликсом оказывается сильнее страха перед голодом.

— Тогда я оставлю на стойке деньги, — говорит Амара. — Хватит на десять порций. Если приходить дважды в неделю, то на пять недель. Потом Британника принесет еще.