– Прекрасно, – обрадовала его врач, – мы боялись, что в еевозрасте могут быть какие-нибудь осложнения. Но ничего опасного нет. Дажегематомы. Видимо, она рассекла себе кожу, когда упала с лестницы, и получилалегкое сотрясение. Я думаю, что мы подержим ее несколько дней у себя, а потомотпустим. Все-таки она пережила такой шок.

– Передайте, что я к ней заеду. А фрукты ей можно привести?

– Что угодно, – рассмеялась врач, – она уже завтракала саппетитом и спрашивала про вас.

Караев положил трубку. «Волга» уходила от преследователей, иобе машины выжимали все, на что были способны. Наконец один из оперативниковпередал, что, возможно, в «коробочке» заметили наблюдение. «Коробочкой» обычноназывали машину, это Тимур уже знал.

– У него «Фольксваген», – зло напомнил Маляров, – пусть неотстает. Даже если его заметили. Пусть прикрепится к машине и держится изпоследних сил. Я вышлю еще один автомобиль.

Но он не успел выслать дополнительную машину. Внезапно емусообщили, что при въезде в Олимпийскую деревню машина свернула в сторону, гдеуже были открыты для нее ворота. Услышав эти слова, Караев побледнел, стискиваяпальцами ручку так, что она сломалась. В тишине был четко слышен звукломающейся ручки.

– В чем дело? – спросил Маляров. – Почему ты так нервничаешь?

– Узнайте, куда они въехали, – спросил, задыхаясь отволнения, Тимур. – Это большое кирпичное здание? Уточните, куда они въехали?

– Внимание, Восьмой. Куда въехала «Волга»? Вы слышите?Поясните точно, куда они въехали?

– Я вас понял. В большое кирпичное здание при въезде вбывшую Олимпийскую деревню. Вы меня поняли?

– Повторите, – попросил Маляров. Он уже догадался, кудавъехала «Волга», и не знал, как ему реагировать. В сторону Караева он избегалсмотреть.

– Мы на Мичуринском проспекте, – повторил руководительоперативной группы.

– Все, – сказал, услышав адрес, Тимур Караев. Было понятно,как он разочарован. – Снимайте наблюдение и отзывайте ваши машины.

– Никуда я не отзову, – разозлился Семен Маляров, – пустьпостоят там и подождут наших пассажиров. Я их все равно сегодня возьму.

– Не возьмешь, – убежденно сказал Караев, – не сегодня иникогда. Ты знаешь, какое это здание? Академия ФСБ и Институт криптографии,связи и информатики ФСБ. Они находятся в этом здании. Вам даже не разрешатподойти к нему близко. Отзывай своих людей, Семен. Теперь мы можем точноузнать, кто пытался напасть на квартиру Паши Слепцова. Отзывай людей. Они ужене нужны.

– Что думаешь делать?

– Поеду туда сам. Нужно все выяснить до конца.

– А если не вернешься? Такой вариант ты исключаешь?

– Нет. Если не вернусь, ты будешь точно знать, где меняискать. И у тебя будут доказательства их вины. В общем, отзывай людей. Такбудет правильно.

Он перебрался сюда несколько лет назад. Когда-то его считалиодним из самых перспективных, самых молодых генералов в Первом Главномуправлении КГБ СССР. Каждое новое назначение только подтверждало неизбежностьего восхождения. Олег Калугин работал не просто в элите советских органовбезопасности, он считался суперэлитой. Внешняя контрразведка обеспечивалабезопасность своих резидентов и агентуры за рубежом, параллельно проверяя своихсотрудников на лояльность и верность режиму.

Казалось, что так будет всегда. Но в конце восьмидесятыхначалась перестройка и новые веяния коснулись и некогда могущественнойорганизации. Увеличилось число предателей, перебежчиков, перекупленных агентов.Начала распадаться некогда великая страна, занимавшая одну шестую часть суши.Разлагались и органы госбезопасности.

Сначала их просто подставляли: в восемьдесят девятом вГрузии, где всю происшедшую трагедию свалили на армию, потом в Баку, гдеоказались виноваты неподготовленные резервисты, стрелявшие куда попало и в когопопало. Заодно обвинили и сотрудников госбезопасности, допустивших погромы в городе.Наконец, в девяносто первом году, в Вильнюсе, Горбачев просто отказался отсвоих сотрудников, свалив всю вину снова на армию и КГБ.

Появились многочисленные статьи, утверждавшие, что органыНКВД—ОГПУ—КГБ всегда были репрессивным аппаратом советского государства, вкоторых работали исключительно палачи, садисты и психопаты. Были забытымногочисленные заслуги блестящей советской разведки, сделавшей так много дляблага собственной страны. Ветераны разведки подвергались остракизму, ихназывали в лучшем случае дураками, в худшем – недалекими кретинами, вернослужившими преступному режиму. Были забыты заслуги контрразведки, по существу,победившей гитлеровскую агентуру внутри страны и выигравшей свою войну залинией фронта. Были забыты добытые секреты атомной бомбы, прорыв в космос,победы науки, сделанные не без помощи спецслужб. Некоторые военные офицеры дажебоялись надевать форму. По воспоминаниям президента России Путина, им сбивалифуражки, издеваясь над ними.

Апофеозом травли и ненависти стали августовские днидевяносто первого года, когда толпа митингующих готова была взять штурмомздание на Лубянке. Тогда же был разрушен памятник Дзержинскому, который являлсяуже архитектурной достопримечательностью.

Калугин, бывший беспощадный чекист и примерный коммунист,начал делать выводы. Он видел, как меняются взгляды, как плюсы советскойистории превращаются в минусы, а минусы в плюсы. Кроме того, он виделфантастическую карьеру некоторых чиновников, еще вчера работавшихосведомителями органов госбезопасности, а сегодня становившихся членамиправительства. Руководителем Московской госбезопасности был назначен бывшийдиссидент, повсюду присылались «новые комиссары» – люди, появившиеся ниоткуда.Бывшие фарцовщики, валютчики и спекулянты становились уважаемыми людьми.Калугин решил, что на этом можно сделать карьеру. По большому счету, он никогдане был ни диссидентом, ни предателем. Он был всего лишь человеком, которыйстремился обеспечить себе карьерный рост любым путем и не разбирал средств длядостижения подобных целей.

Если нужно быть фанатичным коммунистом, он готов всяческиподдерживать любые идеи марксизма-ленинизма. Если нужно быть примернымдемократом, он готов отречься от бывших идеалов и товарищей во имя светлогодемократического будущего страны. Но вся его беда состояла в том, что емуэлементарно не поверили. Ни его бывшие товарищи, от которых он так неистовоотрекался, ни новые демократические власти, не забывшие его усердия при прежнемрежиме. И если подполковник Путин или кандидат в члены Политбюро Примаков моглирассчитывать на понимание сложности своего положения в той ситуации, в которойони были, являясь прекрасными исполнителями в другой системе координат иникогда не отрекаясь от своего прошлого, то генерал Первого Главного управленияКалугин не находил такого понимания. И это его не просто обижало, он становилсянервным, раздражительным, подозрительным, мстительным.