В Café Rose тем утром я прибыла раньше Марло. Перед тем, как я вышла из дома, мне позвонила Верена и попросила привезти с собой одно из платьев Алисии. Я выбрала белое поплиновое платье с фиолетовой отделкой; аккуратно сложенное, оно покоилось в сумке у меня под ногами. В голове играла музыкальная тема из ситкома про Элли Уотерс; я словно видела, как юная Марло в своем дождевике несется под ливнем по улочкам Бродвея, но локоны ее остаются сухими и безукоризненно уложенными.

Я, конечно, ожидала, что «в жизни» Марло будет выглядеть по-другому, и не только потому, что прошло уже много лет. Знаменитости всегда выглядели отлично от своих образов на экранах и обложках журналов, это я знала еще со времен работы в ресторане Делии, который стоял на окраине Западного Голливуда. Всякий раз, когда порог переступала популярная актриса, я чувствовала разочарование. Я ждала, что женщина будет излучать свет, как это бывало на экране, где каждое, даже самое незначительное движение – взмах ресниц, наклон головы – было преисполнено красоты и совершенства, как у птицы, расправляющей крылья. В жизни же знаменитости походили на призраков; их обычно такие заметные, ярко выраженные черты лица сглаживались, как будто их столько раз тиражировали и воспроизводили где ни попадя, что они тускнели, блекли.

С Марло все было совсем не так. Когда она пришла в кафе, выглядела не как поблекшая версия самой себя, но как совершенно другой человек. Я догадалась, что бывшие поклонники и не узнают актрису на улице. Она весила, должно быть, килограммов девяносто, может больше. Длинные локоны заменила короткая стрижка, волосы все еще были золотисто-медовые, но тут и там виднелись седые пряди. Непослушные прядки были закреплены крошечной красной заколкой. На Марло был свободный белый сарафан. Женщина была загорелой, на руках и ногах, несмотря на ее округлости, четко обрисовывались мускулы. В переноске на груди она несла ребенка, малыш высунул головку и, улыбаясь, оглядывался по сторонам. Вертящийся ребенок и торчащие из переноски голые ножки и ручки почему-то напомнили мне об осьминогах.

– Мне кажется, будто я давно тебя знаю! – воскликнула Марло, усаживаясь на стул напротив. Каким-то образом она сразу же узнала меня среди всех посетителей. – Я Марло, а это Текс.

Слегка ошарашенная, я выдавила из себя что-то вроде: «Добрдень».

Она сказала, что хотела встретиться подальше от «Дома Каллиопы», чтобы мы могли побыть наедине и поговорить. Пока она усаживалась, раскладывая вещи по пустым стульям, я внимательно вглядывалась в ее лицо в надежде отыскать хоть какие-то следы Элли, но не увидела ничего. Ее голос, однако, был прежним: звонким, как золотая монета, и одновременно сладким и тягучим, как мед, под стать волосам. Я была рада слышать, как она обращается ко мне не из телевизора, а наяву.

Я отошла к прилавку, чтобы взять для Марло кофе и заварной пончик – с непоседой-ребенком и кучей барахла на стульях ей самой сделать заказ было бы крайне неудобно. Я даже не представляла, что за преображение готовила для меня Марло. Может, это было «преображение наоборот», чтобы сделать меня еще уродливее, чем я есть. Думать об этом было неприятно и немного совестно, но красавица Элли исчезла, вместо нее здесь была полная тетенька с короткой стрижкой и ребенком.

Когда я вернулась к столику, Марло вытащила малыша из переноски и посадила к себе на колени. Пока она ела пончик, она то и дело поглядывала на широченное окно:

– Знаешь, прошло уже больше пятнадцати лет с тех пор, как я покинула Голливуд, но иногда эти британские таблоиды таки посылают фотографов с их длиннофокусными объективами, чтобы запечатлеть, как я лакомлюсь всякими вкусностями и так далее. – Набив рот выпечкой, она поднесла свободную от ребенка руку к окну кафе и показала средний палец. – Никогда не знаешь, фоткает ли кто.

Я решила рассказать ей о своем детстве в доме Мирны Джейд, о бесконечных вспышках фотоаппаратов и о чувстве, что за тобой постоянно наблюдают. С Вереной я не хотела этим делиться, но с Марло у нас было больше общего. Никогда не думала, что у меня будет что-то общее с телезвездой.

– Я помню этот маленький домик… Где же он был, на Ганновер-стрит?

– Харпер-лейн.

– Харпер-лейн, точно! Не могу поверить, что ты там жила. Однажды я проезжала мимо того дома вместе с тетей, когда она навещала меня в Лос-Анджелесе. Тетя была уже пожилой и часто предавалась воспоминаниям о кинозвездах прошлого. Когда она увидела имя Мирны Джейд на «звездной карте», мы просто не могли не поехать.

– Это было, когда ты еще играла Элли?

Марло кивнула. Когда я смотрела на Марло по телевизору, Марло проезжала мимо моего дома и смотрела на меня.

– Мне нравилась «Элли», – сказала я, голос мой звучал немного заискивающе, но я ничего не могла с этим поделать. – Я очень хотела быть похожей на тебя, умоляла маму купить тот шампунь.

– Милая, этот шампунь никому бы не помог выглядеть, как я. Я тогда и сама-то не была натюрель. Потребовалась целая комиссия, чтобы создать имидж. Но те дни уже давно позади. – Марло взяла свои груди в ладони и приподняла их. – Теперь, могу тебя уверить, в этом теле нет ничего с серийным номером.

Марло сказала, что даже имя ее было ненастоящим. Имя, данное ей при рождении, было Марло Салазар: Марло – девичья фамилия матери, Салазар – фамилия отца. Ее менеджеры решили, что Салазар звучит слишком «по-цветному», поэтому покопались в ее семейном древе и нашли фамилию Баханан.

– Этнически безопасная версия, – засмеялась Марло. – Но с тех пор я имя не меняла, теперь это мой бренд.

На левом бицепсе у Марло была надпись, черное послание на загорелой коже, но у меня не получалось прочесть. Когда она угощала малыша кусочками заварного теста, я наклонилась ближе. «Женщины не хотят быть мной, мужчины не хотят меня».

– Это татуировка? Настоящая?

– Конечно, – засмеялась Марло.

– А что она означает?

Марло пообещала мне рассказать историю татуировки, но сначала я заказала ей у стойки еще один кофе.

В промежутке между съемками четвертого и пятого сезона «Элли» Марло взяла долгий отпуск и отправилась в Италию. Агенты и родители давили на нее, чтобы она согласилась на роль в фильме, но Марло необходим был перерыв. Она была измучена долговременными съемками и славой, обрушившейся на нее из-за популярного сериала; она хотела провести лето вне камер. И одна.

– В Лос-Анджелесе столько людей хотели оторвать от меня кусок. Мне нужно было хоть ненадолго сбежать оттуда.

«Элли» не транслировался в Италии, так что Марло могла наслаждаться анонимностью настолько, насколько это было возможно для любой симпатичной юной девушки в Италии. Она убирала волосы под бейсболку или шапку и ходила в непривлекательной, мешковатой одежде. В самолете ее никто не узнал. Она гуляла по Риму и осматривала достопримечательности, как самая обычная туристка, и, главное, ела все, что хотела. Продюсеры заставляли Марло придерживаться строгой диеты, так что Италия стала для нее гигантским шведским, то есть итальянским, столом.