меняется вокруг. И если бы не тряска и скрип саней, могло бы создаться впечатление, что мы стоим на месте…

Темнеет. Поверхность ледника растворилась в белесой мгле. Трактор вздрагивает и переваливается на высоких застругах. Каждый толчок, каждый наклон может быть у края трещины. Но нет. Снова трактор лезет на заструг, переваливается через него и снова клюет носом вниз… а на крутых перегибах возможны трещины (впоследствии в Антарктиде были обнаружены и измерены трещины километровой глубины).

За четыре дня пройдено 74 км — это значительно медленнее, чем мы предполагали. Успеем ли мы пройти 400 км и вернуться? Расход горючего за счет ночной работы тракторов значительно больше… трактора увязают опять. А если сцепить поезда в один и впрячь в него оба трактора? Завтра попробуем…

7 апреля у Михаила Михайловича Сомова день рождения. Именинник — дежурный по камбузу. Ревет пурга. Вытягиваем из сугроба один поезд, чтобы отвести его на более твердое место. Снег тает, покрывая лицо сплошной ледяной броней. Борода и усы защищают мое лицо, но на скулах появились первые пятнышки обморожения. Сегодня заметны такие пятна на скулах, веках, носах и лбах у многих.

Высота ледника перевалила за 1000 метров над уровнем моря… двигатели уже требуют нагнетания воздуха…

А ветер все дует и дует. К вечеру наблюдения закончены, и мы вваливаемся в камбуз в надежде поужинать. Виталий Бабарыкин (аэролог. — Прим. авт.) торжественно объявляет, что ужин состоится в салон-вагоне. Только сейчас мы вспомнили о дне рождения Михаила Михайловича Сомова. Отправляемся в салон-вагон, который приобрел праздничный вид, то есть убраны свисающие с потолка унты и одежда. На столах вместо скатертей белая бумага. В томительном ожидании проходят несколько минут, и в дверях торжественно появляется Виталий, несущий огромный… торт.

В большом алюминиевом тазу всякого рода яства. Несколько бутылок первоклассного марочного вина. А поверх всего салфетка, на которой закреплены зажженные шаропилотные свечи…

Пели разные песни — географические, полярные, альпинистские. И надо отдать должное „старому“ альпинисту Александру Михайловичу Гусеву — он был у нас достойным запевалой. В самый разгар веселья зазвонил телефон. Мгновенно воцарилась тишина. В салоне сидели все одиннадцать участников похода, и тем не менее телефон, соединяющий салон с кухней, звенел требовательно и непрерывно. Кто мог звонить среди ледяной пустыни Антарктиды нам по телефону? Я взял трубку и тут же с проклятьем отдернул ее, получив сильный электрический удар по пальцам, которые коснулись зажимов проводов… Сейчас пурга достигла апогея, и заряды были настолько сильными, что звонок сам пришел в действие. Дружным хохотом взорвалась тишина»[186].

Втюрин вспоминал: «Очень веселый был Андрюша! Любил пошутить частенько. Когда мы только еще готовились к походу, смотрю, он что-то с Михаилом Михайловичем Сомовым на общем собрании рядышком садится. И когда Сомов, начальник нашей экспедиции, сделал свое краткое сообщение и сел, вдруг раздался громкий неприличный звук! От посадки. Все замерли, но Сомов не растерялся, встал и говорит: „Ну, Капица, погоди!“ — и присоединился к общему смеху. Это Андрюша ему резиновую такую штучку подложил. У нас ее нельзя было достать, но мы же по пути заходили в Голландию и Кейптаун, и Андрюша где-то там ее приобрел».

И еще: «На каком-то вечере Андрей уговорил меня выступить с фокусом. Я должен был изображать знаменитого фокусника с оригинальным номером. И Андрей сделал действительно удивительный номер! У него была богатая борода. Он так осторожно побрил эту бороду, что она не рассыпалась, и наклеил ее на марлю. И так хорошо сделал, что никто не заметил, что борода отрезана. После моего „фокуса“ он оборачивается ко всем — и без бороды! Смеху было!»

Ну а пока продолжается борьба с неизвестностью. Андрей записывает в дневнике:

«Утром 11 апреля погода выдалась тихая, но облачная. Я сидел в салоне, когда по телефону Комаров сообщил, что видит впереди на горизонте горы. Поезд сразу остановился, и мы бросились наружу. Взобравшись на крышу домика и вырывая друг у друга единственный бинокль, мы пытались их разглядеть. Действительно, над горизонтом виднелась темная полоска, напоминающая горную цепь.

Десять лет назад летчики американской экспедиции Хай-джамп, пролетавшие в этих районах, отметили на карте цепь гор, названных „Горы, наблюдавшиеся в 1947 году“. После этого наши летчики, летавшие далеко к югу, не могли обнаружить никаких признаков этих гор… Трогаемся дальше, и уже через полчаса все выясняется. Комаров сообщает по телефону: „Горы-то вроде взлетели!“ Действительно, между линией горизонта и „горами“ образовалась тонкая светлая полоса. Теперь хорошо видно, что это гряда облаков, которую с трудом можно отличить от настоящих гор…

Я снова пробую определить толщину ледника. Но, по-видимому, мощность льда настолько велика, что с моей портативной сейсмостанцией нельзя зарегистрировать отражения от ледникового ложа».

Теперь Андрей берется за рычаги трактора. Как вспоминал О. А. Борсук, «Андрей всегда очень гордился своими водительскими корочками». В Антарктическом походе водили трактор все, кто умел, по очереди:

«Кабина трактора до половины заметена снегом. Расчищаю рычаги управления и надеваю наушники. Раздается голос Виталия Бабарыкина: „На второй скорости: раз, два, пошли!“ — и одновременно с ним даю ручку сцепления от себя. Рывок, и поезд тронулся. В наушниках слышен чуть хриплый голос Павла Кононовича Сенько:

— Пять градусов влево!

— Есть влево! — отвечает Виталий.

— Есть влево! — повторяю я.

Через минуту Павел Кононович кричит:

— Ребята, куда вы? Давай вправо 30 градусов!

Спешно выправляем положение. Пока мы еще не приспособились, поезд начинает выписывать сложную кривую, шарахаясь то влево, то вправо. Метет пурга, впереди — мутная стена. Переднего трактора почти не видно…

Трактора переваливаются в белесой мгле. Начинает темнеть. Задние фары переднего трактора видны еще хуже, по-видимому, пурга усиливается.

В моем тракторе что-то начинает глохнуть мотор, он не принимает обороты. Давление топлива совсем упало. Докладываю по телефону Комарову. Он пробирается сквозь ревущий снег и осматривает мотор. Причина простая — кончается горючее. Надо отцепить трактор, подъехать к грузовым саням, установить насос и перекачать в бак целую бочку горючего. Всюду набивается снег, работать трудно. Все измотались за сегодняшний день. Михаил Михайлович Сомов принимает решение остановиться — ночевать. 152-й километр».

А вот Андрей помогает по кухне: «Утром 12 апреля пурга бушевала еще сильнее. В 2–3 метрах ничего не видно. Между балками натянули веревки — леера. Ходить надо только по ним, иначе можно легко потеряться… Сугробы к концу второго дня сравнялись с верхом грузовых саней… Ветер изменил направление — сразу изменились и сугробы. Если утром, выходя из салона, приходилось на четвереньках перелезать через огромный надув перед дверью, то к вечеру этот сугроб исчез. Зато появился новый, на полпути между кухней и салоном.

Третий день ревет пурга. Это,