Пленных оказалось много – около двух тысяч. Рабы сейчас были не нужны Тимуру. Возиться с ними – только попусту тратить время. Он мог их истребить, но мог использовать и себе во благо.

– Я сохраню вам жизнь и прощу вину, если выполните мое приказание.

Не было ни одного пленного, кто бы отказался от предложения завоевателя. Тимур собрал всех, кто умел писать, и своих, и пленных, их оказались сотни, и приказал начертать на обрывках пергамента свои слова.

– Записывайте! – сказал он. – «Если каждый человек останется у себя дома и не поднимется на крепостную стену, он будет невредим. Но всякий, кто решится воевать, будет виноват сам». А теперь отправляйтесь с этими письмами обратно в Герат. Покажите народу! И помните, гурийцы, если я возьму город силой, если мне придется жертвовать своими бахадурами, не поздоровится никому из вас!

Две тысячи пленных солдат и горожан побежали к стенам родного города. За этим полчищем обезумевших от радости людей наблюдал со второй стены растревоженный до колик Малик Гияс ад-Дин. Он знал, что Тимур ничего не делает просто так. И от него, как от изобретательного полководца, наемника и разбойника с большой дороги, всегда надо ждать подвоха.

Тимур поступил мудро, что отдал письмо такому количеству людей. Далеко не всякий показал врученное ему послание, опасаясь за свою жизнь, султан мог разгневаться и казнить тех, кто распространял панику, но многие, чьи близкие жили в Герате, нашли возможность распространить эти письма. Весть облетела Герат стремительно, и скоро жители забились в своих домах и стали ждать судьбы.

Глашатаи Малика Гияса ад-Дина пошли по городу звать жителей на крепостные стены, но они не вышли. Было страшно! И тогда султан понял, что надо склонить голову перед завоевателем. Как написал хронист: «Свою мать Султан Хатун, дочь Тагай и старшего сына Пир Мухаммада вместе с Искандаром Шайхи, потомком Бижана, он послал к государю Сахибкирану».

Малик Гияс ад-Дин знал о слабости Тимура к Чингизидам и решил, что его матери, дочери великого хана, ничего не грозит, как и его благородному сыну. И султан угадал. Тимур принял семейство с почтением, подарил юному Пиру Мухаммаду парчовый халат и золотой пояс. Но отпуская их, предупредил:

– Скажите Малику: пусть выйдет из города и увидит нас. Если мы возьмем город битвой, погибнет много людей, будут разорены имущества мусульман, пострадают люди и женщины. И вина всего этого будет у него на шее.

А вот родственника их Искандара Шайхи оставил при себе. У Тимура было много вопросов, например: каковы настроения в городе? Что говорят о нем, Тимуре? Больше боятся или ненавидят? И что говорят о Малике Гиясе ад-Дине, верят ли в него – как в султана и как в полководца? Отвечая Тимуру на эти вопросы, Искандер Шайхи сидел как на иголках и то и дело боялся захлебнуться шербетом или подавиться рахат-лукумом.

На следующий день Малик Гияс ад-Дин предстал пред очами Тимура.

– Прости меня, государь, – сказал султан, – что выказал враждебность по отношению к тебе. Прости во имя Аллаха!

– Во имя Аллаха прощаю, – очень просто ответил Тимур. – Раздели со мной трапезу.

Они вместе поели. Малику Гиясу ад-Дину тоже кусок в горло не лез, но он старался не показать этого. Затем и он получил парчовый халат и золотой пояс и отправился в крепость.

Утром следующего дня к Тимуру вышло большое посольство избранных горожан Герата. Это были сеиды, потомки пророка Мухаммеда через его дочь Фатиму и внука Хусейна, это были кази, грозные шариатские судьи, это были шейхи, священники Герата, а также старцы-мудрецы и первые вельможи города. Вся эта толпа в темных одеждах поклонилась государю, а он пригласил их тоже к столу и угостил на славу. Во время большого пира две стороны договорились, что мир между ними угоден Аллаху, потому что, как записал хронист: «Увидев государя и хорошую встречу, они обрадовались и развеселились».

Но не все было так гладко. Герат поначалу сопротивлялся, погибли многие бахадуры правителя Мавераннахра, за это надо было заплатить. В Герат пришел фирман от полководца: нужно было вынести из города все богатства, драгоценности и казну, все сокровища, накопленные султанами. Когда это было сделано, Тимур приказал разрушить и вторую крепостную стену.

Да, Тимур мягко стелил для гурийцев, щедро угощая старейшин города, да спать было жестко. Когда и вторая стена оказалась разрушена, завоеватель наложил на горожан-гурийцев «налог пощады», они тоже должны были заплатить за свою жизнь. Гурийцы поскребли по сусекам и вслед за правителем вынесли свои сбережения и положили перед Тимуром. Они оказались раздеты до нитки! Но живым все лучше, чем быть обезглавленным и выброшенным в арык.

После жестоких поборов пришло время платить и людьми – жителями Герата. Двести самых ученых мужей, имамов и шейхов, было приказано отправить на вечное место жительства в Шахризаб, где они должны были всячески способствовать процветанию города детства Тимура. У него понемногу складывалась в голове концепция двух столиц нового государства. Самарканд он решил сделать богатейшей в мире светской столицей своей империи, а Кеш, его дорогой Шахризаб, духовной столицей, где взмывали бы в синее небо башни мечетей, где тысячи муэдзинов по утрам пели бы хвалу Всевышнему, а мудрецы в зеленых мечетных садиках толковали бы слова Аллаха и учили бы людей со всего мира уму-разуму. Тимур очень редко улыбался, особенно после того, как получил незаживающие увечья, но все же улыбка предательски трогала его губы, когда он вспоминал своего учителя-мудреца Шемса Ад-Дин Кулаля. Иногда ему, Тимуру, казалось, что именно в те долгие часы душевных бесед он жил всем своим существом, всей душой, потому что чувствовал истинное блаженство. Он даже мечтал, что тот зеленый мечетный садик в Шахризабе на самом деле располагался где-то на самом краешке рая, в его цветущих буйных кущах, куда ему, суровому и жестокому воину, но верному Создателю, так милостиво позволял ступить Аллах.

А еще Тимуру понравились кованые железные ворота Герата, могучие, узорчатые, каких не было ни в Самарканде, ни в Шахризабе. Он долго смотрел на них, любовался, а потом сказал:

– Снять и отправить в Кеш.

И ворота отправились вслед за мудрецами. Так Герат остался и без ворот, и без стен, и без мудрецов. Только с раздетыми донага жителями. Но была еще пара крепостей, в одной из которых, в Ашкалче, засел старший сын Малика – Амир Гури.

Тимуру эта новость не понравилась. Он уже пришел к мысли, что