Не могу решить, хуже или лучше этот вариант развития событий по сравнению с тем, в котором у меня появятся чувства и окажутся безответными.

Необходимо затоптать эти слабые ростки сейчас, пока они не стали проблемой. Он уехал, вытащив откуда-то из запасов палатку, одноместную – для нашего похода в субботу, который, как он мимоходом упомянул, займет весь день, и бо́льшую часть пути придется пройти пешком. Если начнет темнеть, мы разобьем лагерь. И будем ночевать в одной палатке. Вместе. Может, он так равнодушно на все реагирует просто потому, что ему ничего даже в голову не приходило – настолько я для него непривлекательна. Как лопата – всего лишь предмет экипировки. Или, может, он планирует соблазнить меня. В мыслях появляются картинки, как мы лежим бок о бок перед костром, и он кормит меня печеньями с поджаренным маршмеллоу…

– Он тебе не нравится, – строго сообщаю я себе. – Он тот еще брюзга.

Захожу в бальную залу, решив отвлечься и полностью погрузиться в уборку, и первое, что замечаю, – это звездочка из фольги на макушке моей елки, там, куда я не могу дотянуться. Кто-то решил поддержать мое некстати проснувшееся праздничное настроение.

У меня вырывается громкий стон, я разворачиваюсь на пятках и выхожу.

– Я ему не нравлюсь, – рычу я на себя. – Я просто докучливый второй наследник. Неизбежное зло, от которого он не может избавиться, только перетерпеть и извлечь максимум пользы из сложившейся ситуации. – Хлопаю себя по лбу. – А даже если я ему нравлюсь, это уже не имеет значения. Еще больше запутывать ситуацию – очень, очень, очень плохая идея.

Думай на несколько шагов вперед, Мэйбелл. Расставляй приоритеты. Не отвлекайся от цели.

Нетерпеливо открываю кухонный лифт и расстраиваюсь, что внутри пусто.

Он сделал мне макушечку на елку. Она даже лучше, чем из магазина, с такими симпатичными маленькими несимметричными кончиками… Нет у меня никакой силы воли.

Еще раз хлопаю себя по лбу.

Есть только один действительно работающий способ, чтобы уже перестать возвращаться к этой теме. Начинаю ходить туда-сюда, для разминки, мысленно уже дергая за ручку двери своего альтернативного кафе. Она не открывается.

Там табличка: «Ушла на обед».

– Как будто меня это остановит, – бурчу я, вероятно, уже слетая с катушек, потому что взламываю замок, и дверь распахивается без привычного звона колокольчиков.

Я совершенно точно не приносила сюда весь этот папоротник. По столам расползается мох, карабкаясь на салфетницы, солонки и перечницы. Отпихиваю с дороги лианы, обхожу знаки «ОПАСНОСТЬ» и, упарившись, наконец добираюсь к прилавку и прохожу за него. Из музыкального автомата доносится журчание воды. В дверях появляются обеспокоенные лица моих любящих родителей:

– У тебя открыто?

– Да! Одну минутку… просто… ой…

– Да тут настоящий лес, – замечает мама, пораженно осматриваясь.

Чешу в затылке, вокруг летают три маленькие птички. Штрафа от санитарного инспектора не избежать.

– Похоже на то.

Чья-то знакомая фигура вежливо кивает маме и проходит мимо, устраиваясь на уже своем стуле.

– Ты что тут делаешь? – восклицаю я и роняю кофейник. Осколки стекла летят во все стороны. – Боже мой! Прошу прощения, такого раньше никогда не случалось.

– Привет, Мэйбелл.

– Привет…

Он улыбается только шире, подперев подбородок рукой.

– Даже имени моего не назовешь?

– Не понимаю, зачем, – бормочу я почти неслышно. – Тебя тут сейчас правда быть не должно.

– И почему же? – Он открывает меню. – Возьму что-нибудь из этого. – И указывает на комбо «Ворчун/Солнышко» – хмурое личико из черники с кусочками банана на французском тосте и глазунья.

– Здесь не подают французские тосты и яйца! – В панике выхватываю у него меню. – Откуда это вообще взялось? – Сами собой появились и другие названия, которые я никогда бы не разрешила: блинчики «Вынужденное соседство», «Крупнейший в мире «Коричный завиток»: рекомендация от шефа! Под хрустящим верхним слоем скрывается нежная, восхитительная сердцевина».

– Тост жарится на медленном огне, – начинает читать он вслух у меня через плечо. Я захлопываю меню, щеки полыхают сильнее, чем раскаленная печь. – Мне показалось, или я только что прочитал что-то о тайном ребенке?

– Тосты закончились. Тайные дети тоже. Можете взять пончик. Мы подаем именно пончики.

– Возьму блюдо дня, – решает он, указывая на написанное прямо за мной меню на грифельной доске. – «Противоположности притягиваются: кофейный торт и очаровательный сладкий чай». Ну разве не прелесть. – У него на щеке появляется ямочка. Я сейчас умру.

За его спиной вспыхивают фейерверки – один, в форме огромного сердечка, рассыпается на конфетти. Он оборачивается:

– Что это было?

– О нет. – Сердце падает в пятки. И трепещет уже там. Заламываю руки. – Это в самом деле происходит.

В небе появляется пишущий дымом слова самолет, за густыми ветвями его едва видно из окна. Прыгаю туда, пытаясь заслонить виднеющийся кусочек собой, закрыть баннер со словами «МЭЙБЕЛЛ НРАВИТСЯ…»

Уэсли тут же оборачивается и склоняет голову набок, окидывая меня понимающим взглядом. Он даже понятия не имеет, насколько эротично выглядит. Покалывание, которое ощущается в каждой клеточке, переходит в электричество, выбивая предохранители.

– О да. Это неизбежно, верно?

Опускаюсь на колени (скорее падаю), начинаю убирать разлитый кофе вперемешку со стеклом, но до меня доходит, что ни веника, ни совка здесь нет. С грустью смотрю, как знак «5480 дней без происшествий» превращается в «0». Да что же здесь в последнее время творится?

Он опирается на прилавок, разглядывая сидящую на полу меня. Хоть бы плиты сейчас раскололись и я провалилась под землю.

– У тебя там все в порядке?

– Нормально, – слабо отвечаю я. – Нормально, просто вместо меня труп. – Это все ямочка. Ямочка меня добила.

Покойся с миром, Мэйбелл.

– Ты там уснула, что ли? Странное место для отдыха.

Фейерверки превращаются в канделябры, а когда он протягивает руку, помочь мне встать, меня выдергивает из кофейни. Это настоящий Уэсли поднимает меня (ох, какие сильные руки) и ставит на ноги в этом реальном мире. Передает мне очки, а потом показывает белый бумажный пакет. Встряхивает.

– Закончил сегодня пораньше. Принес вот…

– О-о-о-ох… – вырывается у меня. Предложение закончить он не смог. Если там выпечка, я упаду в обморок. Сопротивляйся! Держись!

Смотрю ему в глаза, сверкающие, точно огненные агаты. Разве обычные глаза так могут? Такие дымчатые. Шоколадно-ореховые. От этих глаз заплакал бы и ангел, и они, такие невозмутимо-спокойные, вглядываются в мои, не обращая внимания на правду, не требуя ответа, почему я лежу на полу без очков.