же прибывшие из центра воинские части днями оставались без продовольствия… И это в городе, где кругом богатые деревни с прекрасным урожаем! Такая же неразбериха была и в техническом снабжении армии…О революционной дисциплине нечего и говорить. Еще когда я находился в пути, встречал длинные эшелоны украинских беженцев, особенно киевских.

Он хорошо запомнил товарные вагоны, в которых просторно устроились сотрудники Совета народного хозяйства: никелированные кровати, небрежно разбросанные мешки и корзины с продуктами. Вспомнил и набитые вагоны с ранеными красноармейцами, и их возмущение поведением советских чиновников.

Петерс продолжал анализировать:

— Как видно, и здесь не было контроля, не было организации, не было твердой власти, и в результате эти беженцы своей паникой задерживали продвижение войсковых частей на фронт.

Он разложил по полочкам и то, что следовало за партизанщиной, которая давала о себе знать под Киевом. Он понимал, что было нелепо «обвинять тех товарищей партизан, которые в глубине души преданы Советской власти и которым отдать свою жизнь ничего не стоит. Но это отдельные лица, а вокруг них группировались отряды, полки и бригады, где отсутствовала всякая дисциплина, всякая сплоченность». Он вспомнил оперативные карты на Военном совете: фронт Дарница — Бровары (на левом берегу реки) и фронт Васильков — Игнатово (на правом берегу). Первый фронт отстаивали регулярные части, и они выдержали пяти-шестидневные отчаянные атаки Деникина. Правый берег, защищаемый партизанами, не выдержал наступления петлюровских банд и отступил, поэтому пришлось сдать Киев.

Все эти размышления он обнародовал в «Известиях ВЦИК». Написал все, как понимал, как думал о поражении на Украине. Сделал нелегкий вывод: «Можно говорить о расхлябанности командования: в этом разберутся военные власти. Неорганизованность, халатность и кустарничество — вот главные причины поражения на Украине».

С себя, как особоуполномоченного ВЧК на Украине и коменданта укрепленного района города, никакой вины не снимал, не оправдывался. Конечно, мог сказать, что имел в Киеве в своем распоряжении только шесть дней. Но в Петрограде перед решающей операцией — массовыми обысками в поисках гнезд контрреволюции — он имел только три дня!

Свой анализ печальных и трагических событий он завершил в «Известиях ВЦИК» словами: «Я убежден, что мы скоро обратно возьмем потерянное». Когда же прочел эти слова, уже напечатанные, то пожалел: как легко иногда даются обещания. Понимал, что революция меньше всего нуждается в них.

Дал телеграмму в газету «Правда»: «Здесь на Южном фронте, где временное поражение является главным образом результатом дезорганизации, так недостает петроградцев. Читая снова, как Петроград опять дает фронту свои силы, и зная, как много он уже дал, можно только удивляться, как быстро в тех труднейших условиях вырастают новые силы борцов. Пусть пример Питера будет примером для всех товарищей, которые в труднейшей борьбе не опустили головы. Пусть они следуют примеру питерцев. Это будет самая большая благодарность рабочим Питера за их величайший вклад во всемирную социалистическую революцию».

Ни попытки оправдания, ни обещаний. Так лучше! «Правда» напечатала телеграмму.

Вероятно, в те часы и дни, наполненные самокритичными суждениями, острой оценкой своих и чужих ошибок и промахов, были сделаны заключения, горькие и обидные, но от них нельзя было отмахнуться. ЦК большевиков в своем всенародно печатавшемся Отчете вынужден был сказать так: «Печальный опыт Украины, куда вслед за небольшой группой преданных передовых партийных вождей неудержимой лавиной хлынула масса изголодавшихся, усталых людей, думавших часто не столько о работе и борьбе, сколько о том, чтобы отдохнуть и поесть». Констатации было мало, и ЦК здесь же, в Отчете, заявлял, что отныне берет под свой контроль передвижение коммунистов из одного района страны в другой. «Это было тем более необходимо, что поражения на Украинском фронте и потеря Левобережной Украины вызвали обратный поток с Украины. Все те худшие элементы нашей партии, которые несколько месяцев тому назад первыми устремились на Украину, теперь, вместо того чтобы мобилизоваться и стать в ряды сражающихся против Деникина рабочих и крестьян, устремились обратно в Москву, а оттуда пытались пробраться в новые хлебные места».

…В Гомеле было как-то неуютно. Петерс нес службу севернее Киева, службу, ничем не отличавшуюся от солдатской работы, с кровью и потом. Он испил сполна горькую чашу неудачи. А судьбе, наверное, этого было мало, в чашу упали новые капли горечи: пришли печальные вести о взрыве в Леонтьевском переулке в Москве[36]. Как возмутилась душа Петерса, каким наполнилась негодованием!

«…Больно, слишком больно думать об этом убийстве… На фронтах, в тяжелой работе для лучшей жизни рабочий класс теряет сотни, тысячи своих лучших товарищей.

…Больно потому, что эти товарищи, которых знаешь, с которыми вместе работал, должны были погибнуть от рук какого-то негодяя или негодяев при торжестве тех, которые ему дорого заплатили за это убийство.

Пусть не торжествуют деникинские агенты и вся теплая компания из «Национального центра»: оружие в наших руках.

…Наемники империализма, не забудьте ответа рабочего класса на ваш белый террор против нас как против класса, мы вам, как классу, ответим!»

Это был маленький реквием. Посылая его в «Известия ВЦИК», он подписал: «28 сентября. На фронте. Петерс».

Кончились сорок его суток на Украине…

Вскоре он появился в Туле. Такова была воля Центрального Комитета партии. Петерс — член Военного Совета укрепленного района Тулы, который создают в защиту Республики: с юга на город надвигался Деникин.

Необходимо напряжение всех сил и дружная работа ответственных людей, а этого как раз и нет в укрепленном районе. Обеспокоенный Ленин шлет товарищам письмо в Тулу: «Крайне жалею о трениях ваших и Зеликмана[37] с Петерсом… и думаю, что виноват тут Зеликман, ибо, если была негладкость, надо было сразу это уладить (нетрудно это было сделать), не допускать конфликта. Малейшую негладкость впредь надо улаживать, доводя до центра, вовремя, не допуская разрастись конфликту».

В этом письме есть слова, полные доверия к Петерсу: «работник крупный и преданнейший».

И вот снова Петроград. Взбудораженный революцией и войной город-крепость! Снова угрожающее положение. Юденич, Родзянко штурмовали уже позиции красных на виду у города, и было похоже на то, что они, как никогда до этого, подошли близко к цели — его захвату. Родзянко покидал командный пункт, поднимался на холм, чтобы лучше рассмотреть силуэт города, открывавшийся из осеннего тумана. Генералу подносили бинокль. «Не нужно, — отвечал он, — завтра я буду гулять на Невском!» Газета белогвардейцев «Свободная Россия» каждый день печатала приказы Юденича гражданам Петрограда, заканчивавшиеся словами: «Мы идем, ждите нас!»

Могло показаться, что Петерса, послав в Питер, «обидели»: ведь летом он был в Питере, можно сказать, вторым лицом (после Сталина), теперь поручение