Когда он вошел в этот родной подъезд, включились какие-тоавтоматические штучки в организме, называемые рефлексами. Ведь толькорефлекторно можно было идти проверять почту в двенадцатом часу ночи! При этомон вспоминал, что в закрывающейся дверце лифта мелькнул край длинного цветногохалата, и улыбался.

А ведь, похоже, Маринка с восьмого этажа снова взялась застарое! Была у них в подъезде такая Маринка Старостина, которая крутиладолгоиграющий роман с Женькой Базаровым, тоже другом Юркиного детства, а теперьдоктором из «Скорой помощи», жившим на первом этаже. Об этом знал весь подъезд,однако, вопреки обычаю, жильцы держали рот на замке, и за всю долголетнююисторию романа (влюбленные то ссорились, то мирились, то «завязывали» слюбовью, то вновь, одним махом, разрубали гордиев узел тоски) о нем не узналини муж Маринки, ни жена доктора. Разговоры между досужими бабками шли только наодну тему: если уж такие дела, то вот бы свел враг рода человеческого двухрогоносцев, ибо по степени стервозности жена врача и муж Маринки были простосозданы друг для друга! Именно эта их стервозность, превосходившая вседопустимые параметры, и способствовала заговору молчания вокруг преступныхлюбовников. Всем было известно, что когда Старостин трудится в ночную смену вохране городской администрации, а докторша уезжает на дачу (она была не простозаядлой, но воистину лютой огородницей), происходит праздник любви. Сейчасможно было только удивляться, почему Марина покинула своего дорогого так рано,еще до полуночи. Наверное, ее муж должен вернуться. Или докторова жена.

Рассеянно размышляя об этом, Юрий стоял около пустогопочтового ящика, вслушиваясь в гудение лифта в верхних этажах, как вдруг дверьподъезда с шумом распахнулась и на лестницу взбежали двое, торопливоперебрасываясь негромкими, но отчетливо слышными Юрию репликами:

– Говорю тебе, он промелькнул!

– Не может быть, я думал, уже не дождемся…

– Он, наконец-то!

– Ну, сейчас мы его сделаем, сучару!

– Тихо!

И шаги унеслись наверх.

Справедливости ради следует сказать, что Юрий не сразупонял, что речь идет о нем, что именно он – этот «сучара», которого следует«сделать». Просто вдруг защемило сердце нехорошим предчувствием, и ногисделались как ватные, когда вышел из своего нечаянного укрытия и шагнул наступеньку. Впрочем, это хорошо, что ватные, ведь вата – нечто мягкое ибесшумное, вот и Юрий шагал абсолютно мягко и бесшумно. Он поднялся до трех споловиной этажей и…

Надо сказать, что дом, в котором жили Никифоровы, былособенный дом. Во-первых, он, красно-кирпичный и с одной стороны плоский,лишенный балконов, тянулся на весь длиннющий квартал от улицы Горького доЗвездинки, за что и получил в народе название «Великая Стена». Правда, наВолодарского, неподалеку отсюда, стоял еще один дом, который вполне мог быпобороться за это гордое имя, и Юрий в ту пору, когда был еще просто Юркой, самне раз участвовал в баталиях по выяснению жизненно важного вопроса: чья Стенаболее Великая. А во-вторых, в этом девятиэтажном доме фактически помещалось недевять, а восемнадцать этажей, потому что он был построен каким-то хитрымобразом. Между нормальными этажами с четырьмя квартирами помещались ещеполуэтажи с двумя квартирами – тоже нормальной площади, габаритной высоты,отличной планировки. Но было смешно отвечать, например, на вопрос: на какомэтаже ты живешь? Никифоровы жили на половине пятого или на четвертом споловиной. Так что нет ничего удивительного в том, что Юрий поднялся именно до полчетвертогои приостановился, вслушиваясь в разочарованный разговор у себя над головой:

– Вот гадство, неужели показалось?

– А может, он уже успел в квартиру прошмыгнуть?

– Ни за что не успел бы, сам знаешь, сколько времени нужно,чтобы все эти замки открыть, а его деды еще вчера в сад умотали. Он бы тут ещес ключами возился, мы б его тепленьким у двери сейчас взяли…

– Ладно, размечтался. Пошли лучше вниз. И правда, обозналсяты: лифт вон где-то наверху остановился.

– Ну, ничего. Лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Это точно.

Шаги затопали, приближаясь, и Юрий едва успел шмыгнуть вугол, втиснуться за трубу мусоропровода, как мимо него прошли двое крепкихпарней, ни с одним из которых он не пожелал бы выяснять отношения. Если бы егожелание кого-то интересовало, конечно…

Они не заметили Юрия. Их подвела, наверное, привычка,усталость: сколько дней караулили желанную добычу, глаз «замылился», как уснайпера. Но шаги их уже стихли внизу, когда он наконец осмелился вдохнуть, икисловатый, гнилостный запашок, исходящий в большей или меньшей степени отвсякого в мире мусоропровода, взбодрил его, как хорошая понюшка нашатыря.

Отклеившись от мусоропровода и машинально отряхивая рубахуна спине, Юрий медленно потащился наверх, удивляясь, что как-то почему-то неочень удивлен случившимся. Или ожидал чего-то в этом роде, только гнал от себяразумные опасения, сам себе не желая признаваться, что история, начавшаяся ввиду античных развалин, еще не закончилась? Паспорт, забытый паспорт с егоименем и фамилией – он должен был в конце концов «выстрелить», как то чеховскоеружье!

Юрий замер на полушаге. Нет, паспорт тут ни при чем. Там необозначена прописка, сказано только, что Нижний Новгород, а значит, отпадаетвариант, что тот рыжий дебил и его одутловатый босс примчались из Аммана вНижний по следам курьера. В адресном бюро, куда они обратились бы в поисках ЮрияНикифорова, им дали бы десяток адресов! Хотя дата рождения известна… Могли,вполне могли они совершенно точно определить нужные координаты.

Но голоса двух парней, которые только что раздавались налестнице, Юрий определенно слышал впервые в жизни, и это не были голоса тех,кто выяснял с ним отношения возле храма Геракла. Да и что за глупости, зачемтем двум тащиться невесть куда и тратить время на сидение в машине у подъезда?На это есть какие-нибудь «шестерки». В Санином «Меркурии» таких «шестерок» небосьдо фига и больше!

Юрий пожал плечами. Опять выплыл из подсознания Санинсветлый образ. Да… ведь те «братки» с Геркулесова холма – партнеры Саниныхпартнеров, отправителей кассеты черт знает с чем, волшебно преобразившимся в«Кубанских казаков». И вполне естественно, что они быстренько просигналилисвоим: мол, ребята, вышла осечка, курьер нас надул и смылся, возьмите за жабрыи его, и всю эту поганую контору, этот «Меркурий», который небось не способендаже коробочку конфет доставить, не скушав предварительно содержимого, неговоря уже о какой-то сверхважной кассете! Значит, отправители взяли за жабрыСаню, а он быстренько перевел стрелки на Никифорова: мол, я не я и бородавка немоя! Но если правильно предполагали и Юрий, и Алёна, что Саня Путятин был единственнымчеловеком, который мог затеять всю авантюру в Аммане, значит, он сознательносдал друга детства. Дважды сдал…