забылось, что на первой встрече команды он не меньше нашего ненавидел капитана.

— Джулиан, можно тебя на пару слов? — спросила я.

Джулиан с подозрением прищурился, окинул меня взглядом, словно пытался понять, не замышляю ли я чего, коварно склоняя его к частному разговору. И равнодушно пожал плечами, мол, его величество разрешает.

Я улыбнулась Брауну самой вежливой улыбкой, на которую была способна. И даже совесть не мучила: я искренне верила, что если бы он так часто не поминал капитана, тот бы и не подумал явиться.

— Я на минуту.

Лицо Брауна пошло красными пятнами, он явно остался недоволен. Но я уже шла вслед за Златокрылым к холлу, где можно было спрятаться за увитыми листвой колоннами и поговорить без лишних ушей.

— Ты что, за мной следишь?

— Рыжая, ты слишком себя любишь. Это недешевое место, я часто здесь ужинаю. И не обижайся, но ты — последняя, кого я ожидал здесь встретить. Браун Забытый? Серьезно? А что, менее жалкие неудачники заняты?

— А ты всех, с кем работаешь, оскорбляешь?

— Только тех, за кем постоянно подчищаю косяки. Вот ты, рыжая, еще ни одной касалетки не потеряла. Поэтому ты рыжая, а не…

Он задумался.

— Видишь? Я даже не могу придумать тебе обидное прозвище, вдохновения не хватает. Но еще пара минут — и накатит. Ты решила устроить мне воспитательную минутку?

— Нет, — со вздохом призналась я, — хотела извиниться.

— Я бы еще поработал над речью.

— Хватит язвить, Джулиан!

— Эй, не я начал этот разговор. Ты сама обвинила меня в преследовании.

— А зачем ты к нам подошел?! Мог бы тактично пройти мимо!

— Мог бы, но тогда бедный юноша станет жертвой твоего обаяния. Никак не могу допустить. Влюбится, женится, ты сбежишь…

Не удержавшись, я двинула гаду под ребра острым ноготком. Но Джулиан только заржал и даже не почесался!

— И снова извинения не засчитаны. Давай заново, рыжая. Извиняйся — и я озвучу тебе первый платеж по долгу.

Спокойно, Квин, спокойно. Дыши глубоко, скажи то, что собиралась (и то, что будет правильно сказать) и старайся не смртреть ему в глаза, потому что в них, кажется, можно утонуть.

— Я прошу прощения за то, что обидела тебя. Я не считаю, что ты способен на подлость или шантаж. Только на дурацкие шутки. И я ценю, что ты относился ко мне… лучше, чем мог.

От волнения у меня заледенели ладони, и я едва удерживалась от того, чтобы как в детстве, засунуть их под мышки.

Джулиан рассматривал меня в точности как дракон смотрит на неизвестную вкусняшку: наклонив голову и чуть прищурившись. Пауза затягивалась, и с каждой секундой мне становилось в его присутствии все страшнее.

Наконец я не выдержала:

— Ну?!

— Извинения приняты, — милостиво решил бывший муж.

— Я о долге, Джулиан! Прекрати надо мной издеваться, что за платеж?

— А, долг… Брось этого придурка.

— Ты обалдел?! Я только что сказала, что ты не способен на шантаж и подлость! А это что?!

— А надо уточнять границы подлости. Затащить тебя в постель силой — нет, а вытащить из чужой — всегда пожалуйста. Вот тебе платеж. Брось Забытого, не зря у него такая фамилия. У тебя десять минут,

— Сейчас?!

— Разумеется. Задержка платежа приведет к процентам. Только не говори, что по уши влюблена в него. Все равно не поверю.

— Я хочу жить, Джулиан! Ходить на свидания, общаться с парнями, найти себе пару, снова выйти замуж, завести детей. Хочу жить и перестать чувствовать себя той самой «бывшей Златокрылого»!

— Поэтому собираешься спать с первым, кто позвал на свидание?

— Да не собираюсь я ни с кем спать! — рявкнула я.

Какая-то чопорная бабулька с печально поникшей шкурой лисы на плече заглянула за колонну и с любопытством на нас уставилась.

— Чего хотели? — ласково поинтересовался Джулиан. — Ищете темное сухое место, чтобы подольше сохраниться?

Бабулька возмущенно цокнула языком и исчезла.

— Так о чем я? Ах, да, рыжая, ты ведь тоже не способна на подлость. А встречаться с юным наивным мальчиком заранее зная, что ему ничего не светит — это она и есть. Так что вперед. Я буду подбадривать тебя из зала.

Иногда, когда я смотрю на бывшего мужа, мне хочется его убить. А иногда умереть самой, потому что кажется, будто он все знает. Словно Джулиану хватает взгляда, чтобы понять, что я дышу в его присутствии через раз вовсе не от возмущения и ненависти.

— Хорошо, — медленно произнесла. — Хорошо, но я расскажу все Брауну честно. Что ты потребовал от меня бросить его, а я не могу отказаться, потому что иначе сдохну с голоду.

— Да валяй.

Развернувшись, я решительно направилась в зал, надеясь, что Браун поверит и сволочью в этой истории все же останется Златокрылый.

Но когда я увидела пустой столик, то остановилась, будто налетев на невидимую стену.

Сзади послышались шаги.

— А его, рыжая, никто не шантажировал, — вздохнул Джулиан.

— Ты видел, что он ушел, да?

— Угу.

— Ненавижу тебя.

— За то, что я всегда прав?

— За то, что я всегда ошибаюсь.

Я украдкой смахнула набежавшие слезы обиды, но скрыть их не получилось.

— Идем, — Джулиан протянул руку, — поужинаем.

— Ты же сказал, что объелся.

— Ты сказала, что я не шантажист и не подонок. Про вруна ничего не было.

Но я покачала головой, стараясь на него не смотреть.

— Я не голодна. Пойду домой.

На самом деле сидеть здесь, среди всех, кто видел, как Браун ушел прямо в начале ужина, было бы невыносимо.

— А это, рыжая, второй платеж по долгу.

— Да сколько их вообще?!

— Ты до стольки считать не умеешь. О! Смотри, вдохновение пришло. Идем быстрее, мою музу еще можно отвлечь едой.

К счастью, у Златокрылого тоже не нашлось желания сидеть при свечах, в окружении других посетителей ресторации. И мы, прихватив целую коробку с закусками, спустились прямо к воде. Сидели на пирсе, болтая в воде ногами, и прямо руками ели сыр, крошечные бутерброды и вяленое мясо с удивительно вкусным соусом. Тиски, сжимавшие сердце, немного ослабли.

— Почему ты пошел работать в небо? — спросила я, осмелев. — Ты ведь ненавидел это.

— Скорее не считал делом всей жизни. Надоело, знаешь ли, что раз ты Златокрылый — тебе с детства прочат карьеру Погонщика. Хотелось чего-то другого.

— И почему передумал?

Джулиан пожал плечами.

— Отец просил. Когда он умер, я решил, что от меня не убудет пару лет повыполнять его волю.

Украдкой я всмотрелась в его лицо. Грустный Джулиан, скучающий по отцу — а в его голосе отчетливо прозвучала тоска —