Женщина не может и не должна жить для себя, она должна жить для кого-то. В монастыре женщина живет для Бога. То же в семье: женщина изначально сотворена Богом как помощница, она должна быть поддержкой, отражением своего супруга. Примером служит Великая княгиня Елисавета Феодоровна. Казалось бы, самая верхняя ветвь аристократии. Но она жила для своего мужа, она ничего не делала для себя. Делала только то, что было нужно ему, даже пишет в одном из своих писем: «Я не люблю балов и пышных обедов, но я все это делала, потому что понимала, что это нужно Сергею, и получала от этого радость, потому что знала, что это ему приносит радость». Вот в чем радость женщины – дарить счастье своей семье. Когда женщины бросают карьеру, это правильно. Их мужья потом делают карьеру, потому что у них здоровая атмосфера в семье, которая является их фундаментом, оплотом. И такие семьи не отказываются от детей: это наш ребенок, мы будем его воспитывать таким, какой есть. А когда в семье перекос, то отказываются не только от детей с синдромом Дауна, но и от здоровых детей.

Если женщина начинает жить для себя, рушится семья. Я всегда склонна винить в распаде семьи женщину: она не смогла быть настоящей женой. Во многих семьях с детьми-инвалидами муж уходит, а жена остается с ребенком. В каких-то случаях, конечно, это вина отца: он не готов к реальной семейной жизни, ему нужна идеальная картинка. Но есть и другая сторона проблемы. Когда рождается такой ребенок, для мамы это, безусловно, большой стресс. Она замыкается в своем горе, и если она приняла решение этого ребенка оставить, то все время проводит с ним, тратит на него все деньги, то есть пытается искупить свою вину, которую она чувствует. И она готова пойти против всего мира, только бы ее ребенку было хорошо. Это неправильно. Мать в какой-то степени неспособна себя сдержать, у нее просто включается инстинкт. И очень важно, чтобы в этот момент рядом с ней был муж, чтобы он забыл на какое-то время про работу, про карьеру, чтобы сказал: «Да, это наша общая проблема, давай вместе с ней справляться». Он должен дать ей почувствовать, что это не только ее проблема, не только ее ноша. Тут очень важна поддержка супруга. Часто отец уходит не из-за того, что у него такой ребенок, а из-за того, что он не нужен жене. Иногда муж становится чужим, потому что его жена считает себя подвижницей, которая всю свою жизнь положила к ногам этого ребенка.

У нас есть детский сад для детей-инвалидов, туда приходят дети, в семьях которых, как правило, по одному ребенку. Рожать других детей их родители не хотят. Но мы им помогаем справиться с проблемами, берем ребенка на два дня в неделю, и у родителей сразу появляется возможность прийти в себя, порадоваться семейной жизни. А потом у них рождаются другие дети, и становится видно, что обстановка в семье разрядилась, у них появляется новый стимул. Отцу всегда важно, чтобы дети как-то реализовывались, важно работать на результат. С ребенком-инвалидом работать на результат очень сложно (хотя есть замечательные папы, которым это удается). Но если в семье рождаются другие дети, то обстановка сразу разряжается, и семья начинает жить обычной полноценной жизнью. Многих родителей волнует вопрос: что будет с их ребенком, когда они уйдут? Это самая большая проблема и боль этих родителей. Из этой ситуации есть выход, когда в семье не один ребенок и остальных воспитали с мыслью, что они должны заботиться о том, кому трудно. Сейчас часто детей воспитывают потребителями, не всегда они готовы ухаживать даже за здоровыми. Дети-инвалиды помогают нам оставаться людьми. Если вокруг все хорошо и благополучно, люди перестают замечать друг друга и становятся соперниками. А тут появляется вот такой ребенок, за которым нужен уход, который живет другой жизнью, радуется окружающему миру. Люди вынуждены уделять ему внимание, жить его проблемами, и это возвращает их к настоящей жизни.

Раньше не было детских домов, и если на селе появлялись сироты, то их кто-то брал к себе на воспитание. Человека с синдромом Дауна почитали блаженным, получившим особую благодать от Бога, считалось, что обидеть его – большой грех. Господь не делает ошибок. Это не генетическая ошибка, это милость Божья к нам, которая позволяет нам оставаться людьми, видеть боль друг друга. Успешное общество не готово видеть боль. И люди-инвалиды – это те инопланетяне, которые призваны сохранить в нас человечность. Человек – тот, кто умеет жить жизнью сердца, жизнью души. И когда в семье появляется такой ребенок, в какой-то момент семья это понимает.

Я призываю задуматься тех женщин, которые узнали, что у них родится особенный ребенок, и готовы сделать аборт. Женщины, вы в первую очередь матери, и ребенок отчасти не ваш, вам его дал Господь – такого, какого дал. Если будут отклонения, в этом есть какой-то глубокий смысл, и его надо искать. А главная ваша задача – любить этого ребенка, это ему нужно больше всего. Пусть лучше он час проживет на этом свете, чем вы потом всю жизнь будете каяться. Часто женщины, которые делали аборты в молодости, плачут десятилетия спустя. Надо любить своих детей такими, какие они родились, независимо от того, есть у них какие-то особенности или нет. И никто, кроме матерей, не будет их так любить за всю их жизнь.

У меня очень хорошие родители. Мамы уже нет, но я ее очень любила, она много со мной занималась, многое делала для меня, научила говорить. С папой мы занимались спортом. Можно сказать, что родители дали мне путевку в жизнь.

Из детства я помню такой случай. Мы с мамой пошли гулять в лес рядом с домом. Там был ручей, и мы стали пускать кораблики. Я опустила свой кораблик в воду, и мама сказала: «Все, он уплыл». А я решила поплыть за корабликом – и поплыла… Мама достала меня из ручья, принесла домой, вымыла в душе, потом напоила горячим чаем, чтобы я не заболела, и уложила спать. Я училась тогда во втором классе, мне было лет восемь. Помню еще, как мы с мамой ходили в Парк Горького и ели там блины. А потом мне вдруг захотелось бросаться блинами, и мы с мамой стали это делать. Было очень весело.

У мамы неоконченное педагогическое образование, и она сама научила меня говорить. Она занималась со мной лучше всякого логопеда. Меня учили говорить еще в детском саду, у меня был лучший логопед Москвы. Но мама со мной дома занималась больше. Когда я родилась, маме с папой сказали: «Ваш ребенок не будет говорить, ходить, сможет только издавать гортанные звуки. Это будет растение, а не человек». Но родители не поверили, они сказали: «Даже слона в цирке можно научить стоять на одной ноге». Когда меня выписали из больницы, папа сказал: «Государство от ребенка отказалось. Если и мы откажемся, нас за это просто надо четвертовать».

Еще я помню, как мы отмечали Новый год. К нам пришел Дед Мороз, и я испугалась. Но мама сказала, что это папа переоделся. Это было еще до детского сада, я была маленькая. А в детском саду я на Новый год изображала снежинку и пела песенку снежинки. Мне было тогда пять или шесть лет. Я помню, что в садике у меня был лучший друг Леня. Мы с ним дружили, он носил за меня рюкзак, помогал мне во всех занятиях. Мы вместе играли, вместе обедали. Но бывало, что отбирали друг у друга игрушки.

В восемь лет я пошла в школу, в первый класс. Когда мама меня устраивала в школу, она была очень расстроена тем, что берут другого мальчика, Сережу, который напропалую ругается матом, а меня не берут. Потом мы с ним ходили в один класс. Я помню, когда мы пришли на комиссию, там показывали картинку – гуси, утки и их следы. И надо было ответить, сколько следов они оставили. Я не смогла ответить, и мама тогда подумала: «Наверное, мой ребенок необучаемый, и поэтому в школу его не возьмут».