– Оставь его, Грет, и больше не трогай. Не надо, правда. Он себе на уме, я же тебя предупредил.

Гретхен посмотрела вслед брату. Потом перевела взгляд на лодыжку и с удивлением отметила, что у неё в ногах сидит маленький серый заяц, который с интересом обнюхивает бархатную обивку дивана. Она потянулась к нему, словно хотела его поймать, но как только пальцы коснулись шкурки, заяц сменил обличье и вновь превратился в маленький камешек. Гретхен сжала его в кулаке.

Она помнила слова Эйсы и решила взять их на вооружение. Вот только немного позже.

– Когда началось кровотечение?

– Вчера. И я бегом к вам! Мелвин сказал, вы единственный, кто может мне помочь, сэр.

Феликс стоял в углу смотровой и наблюдал за тем, как Винс общается с пациентом, шахтёром из Калманской шахты.

– Пожалуйста, зовите меня Винс, – попросил он.

Взгляд пациента стал насторожённым. С того самого мгновенья, когда он вошёл в дом через чёрный ход, он не сводил с Винса глаз. Лицо у него было морщинистое, заросшее седоватой бородой, но на нём ярко сияли глаза цвета свежей мяты. От него пахло бензином, волосы были приглажены к затылку, а на лбу серебрился пот. Пациент был весь в поту: он струился по вискам, поблёскивал на костяшках пальцев, намочил рубашку так, что она облепила мускулистое тело.

Шахтёр заметил, что Феликс за ним наблюдает, и просиял, а потом улыбнулся доброй улыбкой, словно говоря: «Не переживай ты так о несчастном старике». Феликсу очень не хотелось, чтобы старик умер.

– Когда началась лихорадка? – уточнил Винс.

– Да уж четыре дня, как мне поплохело. Я бы и раньше пришёл, да Бэтси, супруга моя, не шибко хотела, чтобы я к вам обращался. Не в обиду будет сказано, но поговаривают, будто вы заключили сделку с самим дьяволом.

Винс поднял глаза, но не на пациента, а на господина Смерть, который стоял на пороге и стягивал с рук белые вечерние перчатки. И чего это он так разоделся, подумалось Феликсу, если нет ничего обыденнее смерти?

Винс вставил в уши наконечники стетоскопа и с мрачноватой улыбкой произнёс:

– Что ж, возможно, это правда.

– Не мне вас судить, а особенно если вы мне дадите чудесное лекарство, о котором люди толкуют.

Господин Смерть достал из кармана своего изящного пиджака металлический пинцет. Шахтёр закашлялся, да так сильно, что плечи невольно подались вперёд и на воротнике у него появилась кроваво-красная клякса.

– Феликс, – обратился отец к сыну. – Дай нашему гостю чего‐нибудь попить.

«Он умрёт, – подумал Феликс. – И с этим уже ничего не поделаешь». «Мы не в силах помешать господину Смерть, – всегда напоминал ему отец. – Всё, что мы можем, – это облегчить уход наших пациентов из жизни». И потому Феликс протянул шахтёру кружку горячего мятного чая.

– Благодарю за любезность, – сказал старик, когда кашель поутих, – но виски бы мне сейчас помог куда больше!

Шахтёр с улыбкой повернулся к Винсу, но знахарь не улыбнулся ему в ответ. Господин Смерть подошёл к изножью кушетки.

Ли никому не рассказывал о воспоминаниях, спрятанных под кроватью. Признаться маме в содеянном он никак не мог. С Феликсом не разговаривал с тех самых пор, как брата наказали. С Гретхен тоже осторожничал. Вполне возможно, что в оставшихся двух банках вообще нет воспоминаний, связанных с Эсси Хастинг, так что лучше её не обнадёживать раньше времени. К тому же, если бы Ли рассказал Гретхен о банках, она тут же засыпала бы его миллионом вопросов, на которые ему совершенно не хотелось отвечать.

После того как Ли разбил первую банку, ему сильно нездоровилось: у него часто случались приступы тошноты, его донимала слабость, руки и ноги не слушались – их словно отключили от тела. Зато в среду утром – в день, на который было назначено «Похищение Книги Ритуалов», как окрестила их план Гретхен, – Ли проснулся с ясным умом и здоровым желудком. Вернувшись домой после школы, он заперся у себя в спальне, решив открыть вторую банку.

В тот день у мамы не было пациентов, так что до восьми вечера (в это время они с Гретхен договорились встретиться) Ли был совершенно свободен. Он знал, что от этого воспоминания ему снова может стать плохо, но надеялся, что худшее уже позади. Возможно, думал он, впитывание чужих воспоминаний сродни бегу: если продолжишь тренироваться, то вскоре станешь выносливее.

Ли сел на край кровати, обхватив руками вторую банку. Мама часто предупреждала его, что воспоминания хрупки и своенравны. Извлекать их ей всегда приходилось в присутствии госпожи Память. Этот процесс был неизменен и просчитан до мелочей: Джудит всегда клала руки пациенту на лоб, сосредоточенно закрыв глаза. А потом медленно вытягивала воспоминание из его головы. Оно появлялось из уха и серебристой текучей лентой плыло по воздуху. Описав круг над банкой, оно опускалось в неё. После этого мама сразу плотно закрывала банку крышкой, чтобы воспоминание не проникло ей самой в голову или попросту не растворилось без следа.

И хотя Ли подписывал банки довольно неряшливо и нередко ставил не на те полки, при нём воспоминания вытекали из банок крайне редко. Теперь же он сам хотел их выпустить.

– Ничего в этом плохого нет, – шепнул он вслух. – Это ради благого дела. Раз Гретхен сдержала своё обещание, и я должен. У нас же, в конце концов, был уговор. Услуга за услугу.

В этот раз он собирался быть как можно внимательнее, записать всё, что увидел, пока воспоминание ещё свежо. А ещё собирался выяснить, чего бы это ему ни стоило, чьи это воспоминания. Судя по всему, кого‐то из учеников Старшей Школы Бун-Риджа – в этом Ли не сомневался, потому что узнал коридор. Но вряд ли этот кто‐то был другом Эсси – во всяком случае, он явно редко разговаривал с ней на людях.

Ли принялся рассматривать воспоминание, которое держал в руках. Когда он разбил первую банку, её содержимое ещё бурлило и моментально просочилось к нему в сознание. Но поведёт ли себя так же и это воспоминание, которое уже успело остыть и загустеть? И что делать с банкой? Бросить на пол, как в прошлый раз? Или просто снять крышку и глубоко вдохнуть? Или вообще – от этой мысли у Ли по спине побежали мурашки – выпить густую чёрную жидкость?

– Если так и будешь сидеть и пялиться, точно ничего не узнаешь, – сказал он себе. – Нужно открыть банку и проверить.

Когда Ли поворачивал крышку, руки у него тряслись. Сталь скрипнула, соприкоснувшись со стеклом, – она будто хотела о чем‐то предупредить мальчика.

– Мне не страшно, – процедил Ли. – Не страшно.

Он открутил крышку и отложил её в сторону, а потом заглянул в банку. Запах оказался неожиданным – вовсе не таким мерзким, как думал Ли. Из банки повеяло листьями, вскопанной землёй, чистой водой. Ли неожиданно перенёсся под сень деревьев гикори. Напротив него на влажной траве сидела Эсси Хастинг.