В замке Готы алхимией занимались герцоги Фридрих I Саксен-Гота-Альтенбургский (1601–1675), его младшие братья Бернгард I Саксен-Мейнингенский (1649–1706) и Кристиан Саксен-Эйзенбергский (1653–1707). Практиковал алхимию и сын Бернгарда Эрнст Людвиг I Саксен-Мейнингенский (1672–1724). За эти полтора столетия в Готе ко двору приглашали десятки алхимиков со всей Европы. Среди них были алхимики-ученые, алхимики-солдаты, алхимики-мошенники и даже одна алхимистка — явление редкое для тех времен. Благодаря неустанному интересу к алхимии, именно в Готе было создано и собрано множество памятников, связанных с королевским искусством — иллюминированных рукописей, монет, медалей и картин. Однако первоначальный восторг сменяется горьким разочарованием, когда ни один из практикующих при дворе Готы алхимиков так и не добивается финальной цели королевского искусства — трансмутации.

В Виттенберге, центре Реформации, алхимией занимались курфюрст Август и его жена Анна (см. здесь). Именно в Виттенберге археологами недавно была найдена самая настоящая алхимическая лаборатория. Там же долгое время жили немецкие художники Кранахи, которые не чурались алхимических метафор в своей живописи (см. здесь). Даже сам немецкий реформатор Мартин Лютер (1483–1546) в 1533 г. одобрительно отзывается об алхимии в своих «Застольных беседах»:

Менее известно, что златоделом слыл третий сын Лютера Пауль (1593–1593). По совету ближайшего соратника реформатора Филиппа Меланхтона (называвшего алхимию «софистическим обманом»), Пауль выбрал своей профессией медицину. Он стал преподавателем медицины в университете Йены, славящимся профессорами-алхимиками, а затем работал личным врачом многочисленных князей. При дворе саксонского правителя Августа, благоволящего алхимикам, Пауль Лютер стал заниматься спагирией и создавал растительные лекарства, жидкое золото и другие парацельсианские лекарства. Он практиковал и лабораторную алхимию, пытаясь добывать золото.

При дворе короля Пруссии Фридриха Вильгельма I (1688–1740) в Берлине алхимическая традиция расцветает за счет небывалого вложения денежных средств в эксперименты. При этом сам монарх негативно относился к идее трансмутации и алхимии в целом: неудивительно, если посчитать, сколько раз златоделы его обманывали. Иоганн Бёттгер (1682–1719), известный берлинский алхимик, произвел при прусском дворе фурор, превратив свинец в золото. Впрочем, позднее выяснилось, что она была фальшивой, после чего горе-алхимик был заключен под арест. Его жизнь и положение в общества спасло только то, что он — опять же, благодаря алхимии — случайно понял, как можно подделывать китайский фарфор. Его место при дворе занял дон Доменико Каэтано — известный алхимик-мошенник. Он недолго занимался алхимическими экспериментами — вскоре король приказал его казнить (см. здесь). За этими событиями внимательно следил немецкий златодел Георг Шталь (1659–1734), который после написания множества алхимических трактатов и учебы в университете Йены, где также было много алхимиков, прибыл к прусскому двору, чтобы занять вакантную должность королевского доктора. Вскоре после этого он резко меняет свою позицию касательно алхимии — теперь он клеймит эту науку как опасную для королевской особы, т. к. даже самый благоразумный монарх может потратить все время и деньги на бесполезные опыты. Однако, по мнению Шталя, стоит все же спонсировать опытных алхимиков в их экспериментах, чтобы другие страны не получили философский камень раньше. Спустя двадцать пять лет при дворе Шталь уже полностью отрицает алхимию как лживую науку: очевидно, что карьера у прусского монарха ему была куда важнее, чем приверженность алхимическим идеям. Опираясь на идеи австрийского алхимика Бехера, Шталь придумывает теорию флогистона — особой субстанции, обеспечивающей горение почти любого вещества, и заменяющей по смыслу меркурий Парацельса. Эта теория считается одним из первых свидетельств перехода от алхимии к современной химии.

В XVIII в. алхимию пытались использовать, чтобы прокормить растущие во время европейских войн армии: к примеру, шведский ученый Юхан Валлериус (1709–1785) улучшал методы земледелия при помощи алхимической теории, выделяя субстанцию, ответственную за плодородие почвы. Одновременно с этим обманывать доверчивых аристократов при помощи псевдоалхимических трюков продолжали знаменитые авантюристы: граф Сен-Жермен (1710–1784), Джакомо Казанова (1725–1798), и граф Алессандро Калиостро (1743–1795). Все эти люди были профессиональным шарлатанами, освоившими несколько зрелищных трюков для того, чтобы поражать публику, и утверждавшими, что владеют колдовскими секретами масонов. Однако не только для фальшивых алхимиков Нового времени были важны темы мистики и тайных обществ: во многом именно в сближении с мистикой алхимия в это время трансформировалась в нечто принципиально новое, что позволило ей получить еще большую аудиторию.

В XVII–XVIII вв. алхимия начинает активно смешиваться с теологией, каббалой, мистикой и идеями тайных обществ, которые только-только зарождаются. Согласно знаменитой теории английской исследовательницы Френсис Йейтс, веку Просвещения сопутствовала настоящая оккультная революция, которая во многом предопределила ход последующей интеллектуальной революции. Это произошло из-за того, что занятия тайными науками в основном были направлены на постижение природы, а сопутствующая им атмосфера секретности освобождала ученых от всех сковывающих их рамок. Эти факторы повлияли на интеллектуальную революцию, первые деятели которой тоже были вовлечены в исследование алхимии и мистики.

В XII–XIII вв. среди еврейских мудрецов появляется мистическое учение о десяти сефиротах, порядках божественной эманации, называемое каббалой. Сефироты понимались как посредники между Богом, сокрытым от людей, и дольним миром. Художники рисовали их в виде древа, которое будто бы соединяет два мироздания, божественное и земное, друг с другом. Каббалисты считали, что могут постичь Бога благодаря тайному знанию, сокрытому в древних книгах. Для этого у них было множество разных способов: одни искали числовые значения текста Торы, надеясь понять данные Богом секретные указания; другие изучали тайные значения сефирот; третьи обращались к прочим тайным наукам, включая алхимию.

Вплоть до начала XX в. еврейские исследователи родной истории и культуры отрицали любую связь между алхимией и каббалой, опасаясь за репутацию иудейской религии. Более того, роль этих областей знания сознательно нивелировалась, а златоделие и вовсе вычеркивалось из списка интеллектуальных занятий евреев. Тем не менее, алхимия на протяжении многих столетий являлась важной составляющей жизни еврейского общества. В библиотеках хранится множество алхимических рукописей на иврите. В Средние века евреи переводили арабские или европейские трактаты по златоделию, а реже писали и собственные. Труды о трансмутации металлов приписывались самому пророку Моше (Моисею) и ученому Маймониду (1138–1204). Писал об алхимии и известный полимат Моше Сефарди, перешедший в христианство и известный под именем Петр Альфонси (1062–1110). Многие евреи-алхимики были наставниками известных личностей: к примеру, в XIII в. врач и экспериментатор Яков бен-Абба Мари Анатоли служил императору Священной Римской империи Фридриху II, а натурфилософ Йоханан Аллемано в XV в. научил итальянского ученого Пико делла Мирандолу иудейской мудрости. Со временем фигура еврея-наставника стала расхожим тропом в легендах об алхимиках. Считалось, что Николя Фламель и мифический учитель Парацельса, Соломон Трисмозин, обучались именно у иудеев.