— Я не буду требовать от вас, чтобы вы ухаживали за этим человеком, — заговорила Уолдридж с едва заметным южным акцентом. Сестры удивленно переглянулись.

— Значит, он будет лежать в гордом одиночестве, — сказала одна из них. Все, в том числе и Уолдридж, рассмеялись. Когда смех стих, Уолдридж продолжила, по очереди переводя взгляд с одной медсестры на другую:

— Вы — самые лучшие сестры больницы Челси. Вы работаете с очень тяжелыми больными, и работаете очень хорошо, даже отлично. Вы — профессионалы с большой буквы. — Уолдридж сделала паузу. — Я не стану принуждать вас к уходу за этим пациентом, — повторила она. — Но надеюсь, что могу рассчитывать на ваш профессионализм. Надеюсь, что могу положиться на вашу гордость за свою квалификацию, за ваше умение делать массу мелочей. Я не хочу заставлять вас работать с этим человеком, но я рассчитываю найти среди вас добровольцев. Я не прошу вас любить этого человека, понимать его и даже уважать. Я прошу вас работать с ним.

Уолдридж по очереди всмотрелась в лица сестер.

— Те, кто сейчас поднимет руку, должны ухаживать за ним так, как ухаживали бы за членами своей семьи или даже лучше. Все, кто это сделает, покажут, насколько они лучше, чем он.

Уолдридж оглядела сестер еще раз. Они переглянулись. Наконец старшая сестра отделения, Никки Хэмптон, подняла руку. Ее примеру последовала еще одна сестра, потом третья. В конце концов руки подняли все медсестры.

— Спасибо. Я горжусь вами, — сказала Уолдридж и пожала руки всем сестрам, назвав каждую по имени. Потом, хромая, направилась к лифту.

В результате пламенной речи Уолдридж, когда в отделение прибыла бригада во главе с хирургом-трансплантологом доктором Джоном Мэйги, голова Джаспера была безупречно перевязана и обработана. Глядя на такую работу, никто бы не подумал, что сестры плюются от отвращения при одном взгляде на этого пациента.

Несмотря на повязку, было видно, что у Джаспера нет правой половины черепа. Повязка закрывала пустую правую глазницу, а из вставленного в полость черепа дренажа оттекала кровянистая жидкость.

— Он готов? — раздраженно спросил Мэйги, невысокий коренастый крепыш. Он уже переоделся в хирургическую форму и держал под мышкой бланки протоколов забора органов. Мэйги уже позвонил в операционное отделение, чтобы убедиться, все ли готово.

— Думаю, что да, — ответила Никки Хэмптон. — Сейчас я только спрошу дежурного резидента, доктора Робидо.

По протоколу надо было перед забором органов еще раз осмотреть пациента, чтобы окончательно удостовериться в смерти мозга. Хэмптон пошла за врачом, а Мэйги остался на месте, не скрывая нетерпения.

Мишель Робидо приблизилась к больному с таким видом, с каким служитель зоопарка подходит к шипящей кобре. Было ясно, что ей ни разу еще не приходилось констатировать смерть мозга. Мэйги сложил на груди руки и нетерпеливо барабанил пальцами правой руки по плечу левой.

— Вперед, — поторопил он резидента. — Не напугайте его каким-нибудь резким движением. — Хэмптон прикрыла рот рукой, чтобы не прыснуть. Другие сестры не были так вежливы.

— Мистер Джаспер, меня зовут доктор Робидо. Вы можете открыть глаз? — заговорила Мишель так, словно обращалась к кому-то за закрытой дверью. Мэйги, не выдержав, поднял руки. Остальные врачи его бригады только покачали головами.

— Слушайте, это дело можно как-нибудь ускорить? Шестеро больных в стране ждут его органов.

Мишель, явно нервничая, подняла веко левого глаза пациента и посветила в него фонариком.

— Зрачок расширен, реакция на свет отсутствует, — продиктовала она медсестре и, взяв Джаспера за руку, сильно ущипнула его за палец. Больной не сделал ни малейшей попытки высвободиться. — Реакция на болевые стимулы отсутствует.

Мэйги округлил глаза и насмешливо хмыкнул. Мишель обошла Джаспера, склонилась к его уху и прокричала:

— Мистер Джаспер, если вы меня слышите, то поднимите вверх два пальца.

— Или встаньте, — подсказал Мэйги, утрируя свой южный акцент, чем вызвал приступ всеобщего хохота.

В это время правая рука Джаспера поднялась, и он выпрямил два пальца — указательный и средний. Смех умолк как по команде. Полицейский резко выпрямился в кресле.

— Ой! — воскликнула Мишель. Она так резко отскочила от больного, словно сама подняла руку мертвеца. На какую-то секунду — до того как возобладал разум — ей показалось, что это колдовство какого-то луизианского вуду.

На пальцах Джаспера была видна синеватая тюремная татуировка. На левой руке L-O-V-E, на правой — H-A-T-E. На указательном и среднем пальцах было две буквы H-A.

Мишель взяла себя в руки, снова склонилась к уху Джаспера и крикнула:

— Отлично, мистер Джаспер. Теперь поднимите третий палец!

Не опуская руку, Джаспер согнул указательный палец. Теперь вызывающе торчал только средний палец. Видимо, приставания врача утомили больного.

Мэйги побагровел. Не говоря ни слова, он резко повернулся и пошел к выходу.

— В следующий раз, прежде чем вызывать бригаду, удостоверьтесь, что ваш больной действительно умер, — сказал он, обернувшись в дверях.

Мишель оправилась от потрясения. Осталось лишь легкое головокружение.

— Еще немного, и мы изъяли бы из этого человека сердце, почки, печень и роговицу левого глаза — а ведь он на самом деле еще жив, — сказала Мишель и, помолчав, добавила: — Кто сказал, что у него произошла смерть мозга?

— Ну, сюда его прислал Кот, — ответила сестра Хэмптон. — Какой невролог его смотрел, я не знаю.

Тина Риджуэй стояла в вестибюле больницы, объясняя младшему резиденту преимущества и недостатки хирургического лечения болезни Паркинсона, когда в здание своей походкой победителя вошел заведующий кардиохирургическим отделением Бак Тирни едва ли не в обнимку с генеральным директором больницы Морганом Смитом. Тирни обычно не шел, а выступал — расправив плечи, выпятив грудь и вскинув подбородок, как уличный забияка, но сегодня он широко улыбался, похлопывая Смита по спине, как будто они были не в больнице, а шли поиграть в гольф в престижном мичиганском клубе.

Тина лихорадочно огляделась, ища объяснения такому неприкрытому энтузиазму. Она не доверяла искренности Тирни и терпеть не могла его чрезмерно раздутое «я». Если он так открыто демонстрирует свою близость к генеральному директору, значит, что-то готовится. Краем глаза Тина заметила доктора Николаса Бренковского, заведующего терапевтическим отделением, который направлялся к лифту.

— Простите, — рассеянно извинилась она перед резидентом и почти бегом бросилась наперерез Бренковскому. Тина хорошо знала Бренковского и его жену. Их дома на южном берегу Мартас-Винъярд в Эдгартауне стояли рядом, и они частенько захаживали друг к другу выпить коктейль, поесть вареных лобстеров и поболтать. Тина перехватила его в дверях лифта: