Несмотря на все это, он прекрасно понимал, что просто физически не мог удалить все клетки глиобластомы. У этой опухоли не было четких контуров и ясных границ, как у некоторых других доброкачественных и злокачественных новообразований. Злокачественные клетки глиобластомы прятались от Хутена в складках и бороздах ткани, определявшей ум и характер упорного, стойкого человека, которым главный хирург искренне восхищался. По пути домой, слушая выпуск Си-эн-эн, Хутен с горечью думал, что, даже сделав все, что было в человеческих силах, он не избавил Пака от опухоли. Иногда остатки опухоли начинали бунтовать тотчас после операции, словно обидевшись на непрошеное вторжение. Иногда же оставшиеся клетки до поры до времени дремали, чтобы потом взорваться яростным ростом.

По радио передавали новости из Афганистана, где шла война с террором, и Хутен вдруг подумал, что глиобластома похожа на законсервированные ячейки «Аль-Каиды». Клетки, как невидимки, прячутся в глубинах мозга и ждут своего часа. Даже после облучения и химиотерапии вероятность рецидива достигала ста процентов. Речь всегда шла не о «если», а о «когда». К несчастью, у подавляющего большинства пациентов опухоль рецидивировала — причем практически в том же месте — в течение нескольких месяцев. Больные могли считать себя счастливчиками, если год после операции проходил без рецидива. Шансов выжить в течение года было не больше тридцати процентов. Пятилетняя выживаемость составляет два процента, да и то Хутен считал, что этим больным был поставлен неверный диагноз.

Но врачи и медицинская наука не опускали руки. Появлялись новые препараты, с помощью которых можно было продлить жизнь больных, и Хутен уже включил Пака в программу клинических испытаний новой вакцины. Образцы ткани опухоли были собраны и отправлены в лабораторию для изготовления индивидуальной вакцины. С ее помощью собственную иммунную систему Пака можно будет мобилизовать на борьбу с опухолью. Вакцина станет опознавательным знаком для лимфоцитов Пака, которым предстоит бороться с опухолевыми клетками. Первую дозу Пак получит через три месяца.

Вакцина была оружием, призванным противостоять еще одному злокачественному свойству глиобластомы — способности подавлять активность иммунной системы больного и бесконтрольно размножаться. Рассказывая студентам о глиобластоме, Хутен, заядлый любитель птиц, всегда сравнивал ее с кукушкой. Кукушка откладывает яйца в гнезда других птиц, заставляя их высиживать своих птенцов. Обман облегчается тем, что яйца кукушки обычно похожи на яйца тех птиц, которые становятся невольными родителями кукушат. Мало того, они вылупляются из яиц раньше, чем птенцы хозяев, превосходят их размерами и скоростью роста. В конечном счете кукушата выбрасывают из гнезда яйца родных птенцов хозяев или их самих, окончательно захватывая чужое гнездо.

Уничтожая белые кровяные клетки своего хозяина, глиобластома ведет себя так же беспощадно, как кукушонок. Правда, в отличие от случая с кукушками, это не доведенный до крайности дарвинизм. Но это доведение организма до такого состояния, при котором он позволяет чужеродным клеткам бесконтрольно размножаться в святая святых — в собственном мозге.

Оперируя глиобластому, Хутен всегда испытывал искушение расширить область резекции, удалить больший объем ткани, чем тот, который отображен на МРТ. Да, возможно, таким путем можно удалить больше злокачественных клеток. Но Хутен понимал, что это не выход. Да, расширенная резекция, наверное, позволила бы уменьшить количество раковых клеток, но зато повысила бы вероятность того, что вынырнувший из анестезиологического тумана Пак перестанет быть прежним Паком. Где-то в глубине тканей его мозга живет невероятно сложная сеть связанных между собой нейронов, определяющая память, личность и способности Суна Пака. К тому же радикализм не уменьшал вероятность рецидива глиобластомы.

Хутен все же надеялся, что операция, облучение, химиотерапия и индивидуальная вакцина — все это вместе даст Паку дополнительный шанс. Может быть, эта вакцина вообще станет прорывом в лечении глиобластомы. А Пак станет первым из тех, кого новое лечение убережет от преждевременной смерти.

Пэт приехала в больницу после обеда и села в кресло в комнате для посетителей. Она вязала серый шарф, ожидая, когда мужа вывезут из операционной. В четыре часа она ушла, чтобы отвезти дочь на урок музыки, а потом вернулась на свою вахту.

Когда Суна перевезли в послеоперационную палату, резиденты осмотрели его, вдоль и поперек изучили историю болезни и, спустившись в комнату ожидания, успокоили Пэт, сказав, что с ее мужем все в порядке. Она была очень удивлена и одновременно тронута, что так много людей проявляют о нем заботу. Пэт тихо плакала, когда к ней вышел Хутен.

Перед отъездом из больницы он решил поговорить с Пэт Пак. Увидев ее плачущей, подошел и обнял ее, забыв, что едва знаком с этой женщиной. Паки никогда не посещали праздничных вечеров, потому что в праздники Сун всегда брал дежурства. Даже тогда, вспоминал Хутен, Сун хотел произвести на него впечатление своим мастерством, даже за счет Пэт и детей. Хутен ощутил укол совести. Собственно, ему было нечего сказать, кроме того, что операция прошла наилучшим образом. Он решил не рисовать слишком розовую картину, хотя и понимал, что Пак со свойственной ему прямотой наверняка рассказал жене о своем состоянии и мрачном прогнозе.

Хутен, правда, сказал, что коллеге повезло — опухоль располагалась не в доминирующем полушарии, поэтому Сун едва ли потеряет способность говорить и понимать речь. Операция прошла безупречно, и он уверен, что у Пака хорошие шансы на сохранение мозговых функций.

— Если вам что-нибудь понадобится, не важно что, звоните, — сказал Хутен. Он записал на оборотной стороне визитки номера своих телефонов, домашнего и сотового, и отдал ее Пэт. После этого он наконец вышел из больницы. Такой свинцовой усталости Хардинг Хутен не испытывал никогда в жизни.

Придя в себя после наркоза, Сун Пак увидел в палате жену и двух дочерей. Видел он не вполне четко, мысли немного путались, но он был страшно рад их видеть. Вглядевшись в их улыбающиеся лица, он глубоко и облегченно вздохнул. Им овладело чувство удивительного умиротворения, редкого покоя.

— Gahm-sah-hahm-ni-da, — хрипло произнес Пак по-корейски. «Спасибо». В горле пересохло, голос прозвучал едва слышно, но слова он произнес отчетливо. Он и сам не понимал, за что благодарит жену и детей и почему говорит по-корейски. Дома они говорили по-английски, переходя на корейский, только когда были наедине с женой или хотели что-то скрыть от детей. Но так вышло само собой: спасибо вам. Он, правда, хотел сказать нечто другое, но почти то же самое — «Я благодарен судьбе».

Голос был слабый и хриплый. Слабый — из-за операционного стресса, а хриплый — из-за интубационной трубки, подумалось Паку. Тем не менее он понял, что сохранил способность думать, формулировать мысли и выражать их. У его отца в восемьдесят лет случился инсульт, и старик потерял способность называть предметы. Сун помнил слезы отчаяния в его глазах. Кажется, операция не нарушила основные функции мозга и не изменила состояние сознания. Операции на мозге — это всегда такой риск! В конце концов, мозг так сложен. «Значит, надежда есть», — подумал Пак.