Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоит и смотрит завороженно в окно Марина. Окликаю:
– Маринка, наши все дома…
– Знаю, Саш… Кто-то мимо окон прошёл.
– Поди, так показалось.
– Нет, слышала шаги. Прямо к калитке. Выйди на крыльцо, погляди. Человек отошёл от ворот в тот момент, когда я открыл двери в сенях.
Вдогонку окликнул его – не отозвался. Впотьмах силуэт виделся плохо, но всё же я узнал Комаркова. Что же он так – постоял у калитки и ушёл. Хотел увидеть меня с Мариной и что-то сказать или оказался у нашего дома по ошибке?
Глава XIII
С досадой думал об исчезнувших из записок листах. Кто и зачем это сделал без моего ведома? – записки считал теперь по праву своею собственностью. Знать об этом могла Марина. Дождавшись её с работы, я без подозрения в чём-то постыдном спросил, не видела ли случаем, кто прикасался к тетради. Марина поглядела на меня с затаённым укором и ответила после минутного молчания, что совершенно непричастна к ней.
– Ты сам видишь, Саша, посторонними делами заниматься некогда. Хватает хлопот и в школе, и дома. Да и тебе-то она для чего?
– Там я прочитал воспоминания Соснова о своём отце. О событиях в нашем селе Хлебном. Почитай, узнаешь…
Подумав о чём-то глубоко и сосредоточенно, она повторила:
– Не знаю я теперь ничего, Саш. Что делать, не знаю.
– Ты меня чем-то пугаешь?
– Что ты, нет! Просто говорю, что мне почему-то не по себе.
– От чего?
– Сама не понимаю.
– Не верю этому, ты всё понимаешь и какую-то на душе тайну держишь. Не скрытничай. Расскажи – будет легче.
– Правда? – живо откликнулась Марина. – А о чём рассказать?
– Чем встревожена. Ну, например, о том, зачем понадобились тебе листы из дневника? И больше не смей отпираться! Взяла их ты?
Марина вдруг переменилась с лица, пуще прежнего побледнела и отвела в угол избы опущенные глаза. Спросила, с трудом сдерживая уже готовые выкатиться слёзы:
– Ты знаешь про это?
– А то нет.
– Кто сказал?
– Неосторожно ты поступила. Видел Степанка, как листы вырывала.
– Ой-ой!..
– Не бойся. По какой-то нечаянности, наверное, вышло. Я не верю, чтобы с умыслом. Какой может быть тут умысел?
Теперь Марина вроде даже чему-то обрадовалась и улыбнулась. Конечно же брать-то не хотела, подтолкнуло любопытство. Наугад посмотрела несколько страниц – как на грех, попала самая страшная запись – и обомлела. Неужели всё это правда? Лучше ничего не видеть, ничего не знать. Бросить тетрадь в печь? Так она же – святая память о Соснове… Надо вырвать листки с ядовитыми строками!.. Пусть о плохом Александр не знает.
– Саш, а Саш, ты, как в зеркале всё видишь, – волнуясь, заговорила Марина. – Правда, плохого умысла не было. Только одного доброго хотела… Надеялась отвести ссору между тобою и Комарковым. Останьтесь друзьями.
– Мы друзьями больше не будем.
Голова от раздумий отяжелела. Завязалось такое дело, что и мудрец не рассудит. И чем всё кончится?
Я вышел из дому на улицу развеяться. Долго бродил по окраине посёлка, размышляя о жизни. Больше, разумеется, в преломлении через сегодняшние события, через Комаркова, Марину и Соснова. Иногда нить рассуждений убегала и подальше – поближе к фронтовым землянкам. На фронте всё было проще, яснее, там чётче обозначались свет и тени…
Незаметно я сделал круга два вокруг посёлка, забыв о протезе – обносился, притёрся, будто я с ним родился и жил, на нём бежал по березняковому надбережью к Ние за Маринкой. Вспомнил о нём, когда сел на пенёк отдохнуть – нога воспротивилась согнуться. Ах, ты всё-таки приставная, чужая! Сижу возле знакомой тропы, соединявшей посёлок с опытным полем. Подкрадывался вечер, тихий и кроткий вечер, и я подумал, что с опытного поля может возвращаться по тропе Комарков, и против своей воли стал ожидать его. Пусть сегодняшний день будет последним мучительным днём, надо сказать Комаркову обо всём, что записал в дневнике Соснов. Это, может, теперь уже единственный в жизни святой мой долг, выполнить его, кроме меня, некому.
Комаркова не дождался и, сожалея о несостоявшейся встрече, ушёл домой. Но предчувствие разговора не покидало. Поздним вечером он осторожно, боязливо побренчал щеколдой калитки. Я поспешил. Не садясь на лавочку, мы поздоровались за руку. В темноте лицо Комаркова было еле различимо, виделся только плоский овал, мутно светились глаза.
– Сядем, Сань, так, говорят, больше правды.
– Если есть она, то и будет…
– Пора, – Комарков дохнул винным запахом. – Дольше тянуть – гибельно. Не могу.
– Слушаю.
Подумал, что не выдержал он душевного терзания и пришёл наконец-то с повинной.
– Храбрый ты, Сань… Но уговор: будь храбрецом до конца.
– К чему уговор? Не понимаю.
– Может, я зря затеял. Ты всё знаешь?
– Говори, чего топчешься вокруг да около.
– Сань, только по добру. Не горячись, рассуди… Мы были в близких отношениях с Мариной. Она не говорила?
– Это её воля – открыться или промолчать. У ней есть право. Она считала меня погибшим.
– Мы свадьбу хотели…
– Я помешал, что ли?
– Теперь так выходит. Какие выкрутасы жизнь устраивает. Кто знал, что так получится?
– Кто знал? Никто, конечно.
– Но ты, Сань, не виноват. Прости, если есть моя вина какая перед тобою.
– Мог об этом не говорить, а уж если заикнулся, ступай до конца. Любил Марину? Или просто волочился?
– Любил… Взаимно было… И сейчас… Посоветуй, что делать?
– Не у того просишь совета. Обратись к своей совести.
Встал, отворил калитку и с тяжёлым чувством, будто в постыдном виде выставили меня перед людьми, пошёл в дом.
Ночь прошла без сна, в сомнениях и раздумье.
Утром, во время завтрака, Марина спросила, зачем в поздний час приходил Геннадий.
Я передал ей наш разговор с Комарковым. Марина вначале расхохоталась, а потом сосредоточила на одной какой-то точке взгляд и спросила:
– Он что, пошутил, Саша, или всерьёз?
– Добрые шутки! Всерьёз говорил. И зачем это ему? До чего додумался, умник! Он добивается одной цели. Чтоб я уехал. Помешал я ему, Марина. А в чём, я тебе уже говорил. Со мною всё понятно. Тебя-то зачем позорит? Может, повод какой сама подала?
Марина, вдруг спохватившись, заговорила:
– Было такое, Саша… Не раз заходил ко мне, встречал на улице, признавался в любви.
– А ты что?
– Что я?.. Говорила: пока война, буду ждать тебя. И после ещё долго могла ждать. Геннадий шутил: «…У моря погоды». Ему было смешно, что я так отвечала.
– Ты собиралась ждать. И тогда, когда извещение получила. Знала, видно, вернусь?