Вечером Чарли и Дороти снова заняли свой столик, но не разговаривали и лишь краем глаза смотрели в телевизор. Упал пассажирский самолет в Аризоне. Чарли смотрела в окно на тихую чарующую ночь, на утопающие во мгле дома, на первые капли дождя, стекающие по стеклу, и плакала. Не так, чтобы навзрыд, но слезы сами по себе катились из глаз… а Дороти держала ее за руку.

Она вспоминала, какие у Дейзи были длинные ресницы, и как она прищуривалась, хмелея. Как в глазах танцевали бесы, и как она пела свою любимую песню…. Это была какая-то старая народная английская песня про девушку и парня, которых разлучили родители, и теперь им не сойти-и-ись… ой, не сойти-и-и-ись. Чарли хорошо помнила тот вечер, когда они сидели вдвоем и ждали, пока Дороти закончит работу, а Миси сходит в туалет. Они пили пиво, и к тому времени уже хорошенько набрались, и вот Дейзи сощурилась вот так и запела. Наверное, этот взгляд свел с ума не одного мужчину в свое время, когда она была молода. А эти ее руки… ладони – то, как она ими жестикулировала, словно веслами – так забавно, но и грациозно в то же время. Словно Дейзи никак не могла чего-то понять, что весьма подчеркивалось выражением лица, на котором всегда был отпечаток вопроса. Мило. А теперь остались только воспоминания. Вот так вот.

В воскресенье они снова пришли сюда. Официантка по имени Марси, похожая на бабулю с пачки домашнего печенья, не спрашивая, принесла то, что они упорно заказывали всю прошедшую неделю.

– Мы больше сюда не придем. – покачала головой Дороти.

– Спиться боишься?

– Боюсь, что ты сопьешься. А мне-то чего? – усмехнулась та. – А тебе уезжать скоро. Ты хоть помнишь об этом? Всего ведь дней десять осталось, если не ошибаюсь.

– Девять. – невнятно ответила Чарли. – Хотя очень скоро будет восемь… – она сощурено сверилась с часами Дороти. – Через три часа.

– Хочешь уехать?

– Возможно. – Чарли почти легла на стол. – Но ты знаешь, был момент, когда я вообще не хотела уезжать. Приросла к вам. Мне казалось, что здесь так спокойно, и я впервые почувствовала себя в кругу друзей – пусть даже и всё это на время, но если очень хочется, почему бы и не пожить в иллюзиях? Почему бы не расслабиться? А сейчас, не буду врать, я хочу, чтобы это закончилось. Хочу убраться отсюда и вернуться в свою прежнюю жизнь. Я насмотрелась достаточно и готова сбежать. Как трус….

– Ты не трус, Чарли, ты просто устала.

– Да, наверное…. А вообще, как ни странно, но с возвращениями всегда одна и та же история. – Чарли замолчала, потому что Марси принесла бурбон.

– Что за история? – спросила Дороти, сделав глоток.

– Как бы ни было замечательно твое путешествие, под конец обязательно что-то идет не так. Всё складывается таким образом, что ты начинаешь хотеть вернуться домой.

– Но это, наверное, правильно?

– Хм, возможно. Но я всё равно это ненавижу.

– Не ты одна, девочка… не ты одна. Но в отличие от тебя, мы не можем отсюда убраться.

– Но сидеть и ждать, словно крысы в лаборатории, самоубийство!

– А мы и есть крысы в лаборатории. – повысила та голос. – И сколько я не думаю об этом, мне в голову ничего другого не приходит. Может, у тебя есть идеи? Поделись, будь любезна.

– Я бы сбежала.

– Я знаю. – кивнула Дороти. – Ты бы – да, потому что так и не поняла, почему здесь находишься. А я знаю, зачем я здесь, как и каждый из нас. Поэтому никто никуда не сбежит. Мы просто делаем свое дело.

– Но здесь небезопасно. Люди умирают!

– Марси! – Дороти вскинула руку, пока официантка не увидела ее. – Попридержи-ка этот столик, дорогая, возможно, мы еще вернемся.

– Конечно, Дороти. – кивнула та. – Вряд ли, в такое время сюда будут ломиться посетители.

Кивнув, она снова посмотрела на Чарли.

– Допивай-ка свою порцию, я хочу тебе кое-что показать.

Та сделала большой глоток, обжигающий пищевод и желудок, и отставила стакан.

– Я готова.

Они вышли из кафе, и Дороти взяла курс в сторону отеля.

– Куда мы? – спросила Чарли, сгорая от любопытства.

– Увидишь…. Там ты еще не была.

Они молча дошли до отеля, обогнули его, спустились с небольшого холма, где Сибилл обычно собирала цветы, и направились в лес. Уличные фонари остались за спиной, и если бы не полная луна, пробивающаяся сквозь деревья, Чарли и Дороти оказались бы в непроглядной мгле.

Идти долго не пришлось. Уже на месте Чарли подумала с мрачным сарказмом, что именно этого ей и не хватало для полного «счастья». Словно сошедшее с готических картин, под мертвенным светом луны раскинулось довольно большое кладбище. Довольно большое для такого городка. Простенькое, без изысков – обычные деревянные кресты с именами и датами на маленьких табличках.

– Ты сказала, люди умирают… – напомнила Дороти. – Да, умирают и довольно часто, как ты видишь. Мы – контингент, в этом плане, ненадежный. И здесь мы не для того, чтобы сбегать. Мы уже однажды приняли решение остаться. Нас никто сюда не тянул. Мы знали, что, если согласимся, пути назад не будет. Одни умирают, но на их смену приходят другие.

– А почему ты вообще согласилась? – задала Чарли давным-давно наболевший вопрос. – У тебя же есть семья.

– Да, есть, и был муж. – выдавила та. – И я всех их любила до безумия, и продолжаю любить. Внучка….

– Значит, ненависти оказалось больше, чем любви?

– Ненависти всегда больше. – пробормотала Дороти. – Ненависть тоже любовь.

– Тогда почему?

– Потому что когда-то у меня был еще и внук! – повысила голос та. – Пит. Его назвали Пит в честь деда…. Ему только исполнилось семь, когда это случилось, а мне – пятьдесят пять. Мы гуляли с ним в зоопарке. Я с мужем и он. И лишь на секунду потеряли его из виду…. Пит завис у вольера с обезьянами и ни в какую не хотел отходить. Муж пошел купить мороженое, и в какой-то момент я отвернулась, чтобы посмотреть – скоро ли тот вернется, а когда посмотрела обратно, мальчика уже нигде не было…. Его нашли через четыре дня неподалеку от зоопарка. – Дороти сделала паузу, не зная то ли добавлять последнее предложение, то ли нет. В итоге, она не смогла, замотав головой.

– Боже! – Чарли закрыла рот рукой, без труда поняв, что мальчика не только убили, но и зверски изувечили, и со скорбью посмотрела на профиль Дороти в зловещем лунном блеске.

– После этого случая… – продолжала та. – Рейчел, моя дочь, не решалась забеременеть довольно долгое время – семь с половиной лет. А потом появилась Линда, но Рейчел никогда не отпускала ее с нами одну. Я думаю, она винит меня и Питера в том, что произошло. Я бы, наверное, винила….

– Я помню, ты говорила, что Линде пять… но ведь ты сама здесь уже столько же? – аккуратно спросила Чарли.

– Ей было пять, когда я уехала. А сейчас она уже совсем взрослая. – по окаменелому в лунном белом отсвете лицу Дороти было сложно понять, что она чувствует. Об этом можно лишь догадываться.