Мужчины пожали друг другу руки.

Не успела за Степаном закрыться дверь, как в трапезную вошла вдова с дочерью. Обе были одеты, в руках держали узлы.

— А вы куда собрались? — удивился Никита.

— Так дом не наш теперь. Куракин правду сказал — уходить надо.

— Есть куда?

— В Коломне тетка троюродная живет, — как-то неуверенно сказала вдова.

Никита взял со стола долговую расписку, поднес ее к лицу вдовы.

— Узнаешь бумажку?

— Долговая расписка.

Никита порвал бумажку.

— Долга у вас теперь нет. Дом, правда, на мое имя записан, но живите.

— А можно?

— Конечно.

— А сколько?

— Что «сколько»?

— Сколько дней жить можно?

— Пока рак на горе не свистнет, — отшутился Никита.

— Нет, мы, наверное, пойдем. Такой дом снять — много денег надо.

— Да ничего я с вас не возьму!

У вдовы по щекам потекли слезы, узлы упали на пол.

— Ну, Мария Матвеевна, сырость разводить не надо, а то доски на полу сгниют или мокрицы заведутся. Давайте лучше сделку отметим.

Мать и дочь переглянулись:

— У нас нет ничего, не готовили. Куракин предупредил, чтобы вещи собирали.

Никита достал из калиты алтын:

— У меня еще осталась денежка. Я на службу пойду, а вы на торг. Приготовьте чего-нибудь, а я ближе к вечеру загляну.

Никита положил алтын на стол, забрал купчую — нечего ценными бумагами разбрасываться — и вышел. И так полдня потерял, больные заждались небось.

До лекарни он летел как на крыльях. Прием провел с ощущением, что ему повезло — пациентов мало оказалось.

К дому Пантелеевых — вернее, уже к своему дому — он шел быстрым шагом.

Там уже был накрыт стол. Жаркое, скорее всего, брали в ближайшей харчевне, поскольку за два часа сходить на торг, разжечь плиту и приготовить мясо было нереально. А вот кашу с сухофруктами готовили точно сами, в трактирах такую не подавали.

Войдя, Никита представился — при покупке как-то не до того было.

— Савельев Никита Алексеевич, можно просто Никита. А как вас, сударыни, звать, я уже знаю.

Пока его не было, женщины привели себя в порядок, насколько это было можно. По крайней мере, они уже не выглядели такими угнетенными. Да и что можно сказать, если из родного дома гонят.

Они выпили по кубку вина из семейного набора, разговорились.

— Никита, а ты где служишь? — поинтересовалась Любава.

— Я не служу, я лекарь.

— Ой, это в лекарне, что у хором князя Елагина?

— Именно.

— Я слышала, но не представляла, что это ты.

Никита проголодался и жаркое ел с аппетитом.

Внезапно в дверь постучали.

— Кто бы это мог быть? — недоуменно пожал плечами Никита.

Вдовица пошла открывать дверь. Когда она вернулась, из-за ее спины выглядывал Степан.

— Никита, прости, что помешал, — князь к себе зовет.

Заставлять Елагина ждать было неловко, князь много для Никиты сделал. Пришлось встать, откланяться и уйти.

Когда они со Степаном вышли на улицу, Никита поинтересовался:

— Что случилось?

— Да ничего. Только что шахматы привезли.

Никита едва не выругался. Ни поесть толком не дали, ни поговорить — разговор только-только завязался… А он грешным делом думал, что кто-то из домашних князя заболел. Но и назад не повернешь, обещал долг отработать.

А князь благодушествовал. Встретив, он приобнял Никиту, усадил за стол и достал из шкафа шахматную доску с фигурами:

— Любуйся! Точно такие же фигуры, как у самого Алексея Михайловича!

Доска была резная, черные поля — из черного палисандрового дерева, белые — из карельской березы. Фигуры затейливые, искусно вырезанные из моржового клыка. Пешки — как пехотинцы с копьями, ладья — как вздыбленный на задние ноги слон, а король — в королевской мантии, короне и при державе.

Никита повертел фигурки в руках, полюбовался. Небось целое состояние стоят.

Он расставил фигурки на доске и стал объяснять князю правила игры. Потом они сыграли несколько партий.

Князь игрой увлекся, и время летело быстро.

Теперь после работы и ужина Никита садился играть с князем. Сердце его рвалось в купеческий дом, а он который вечер уже был занят игрой.

В один из дней князь был занят делами, и Никита сразу направился в церковь — по времени женщины должны быть уже там.

У входа на паперти знакомый нищий махнул рукой — подойди, мол.

Никита подошел, дал медяху.

— Что-то тебя не видно давно, больше седмицы.

— Дела все…

— Счастья своего не упусти за делами.

— Что случилось? — враз обеспокоился Никита.

— Что-что… Ты знаешь, что дом Пантелеевых продали?

— Знаю.

— Так и женихи прознали, что долгов за семьей нет, едва ли не каждый день сватов засылают. Уведут ведь девку!

И в самом деле, Никита у женщин давно не появлялся — с покупки дома. Нехорошо, неприлично, нищий все верно говорит.

— А Пантелеевы сегодня были?

— Утром только.

— Спасибо.

Никита в церковь не пошел, развернулся и направился к дому купца — все не мог привыкнуть, что дом этот его теперь.

Постучавшись в дверь, вошел.

— Мария Матвеевна, это я, Никита. Я с дочерью твоей поговорить хочу.

— Сейчас я, мигом.

Вдовица привела дочь, сама уселась рядом.

— Мария Матвеевна, я хочу с Любавой с глазу на глаз переговорить — можно?

Женщина недовольно поджала губы, но вышла.

Никита помолчал, потом на цыпочках подошел к двери и резко открыл. Купчиха стояла, прислонив ухо к двери, и едва не упала от неожиданности. Ох уж это женское любопытство!

Смутившись, что ее застукали, вдовица ушла.

— Любава! Тянуть не буду, спрошу сразу — я тебе люб?

Любава покраснела — даже пунцовой сделалась, глаза опустила в пол.

Никита замер, кажется — даже дышать перестал.

Девушка едва заметно кивнула.

— Выйдешь за меня замуж?

Громыхнула дверь, и в комнату ввалилась вдова.

— Да кто же так девицу спрашивает? Сватов заслать надо поперва!