– Обойдись без аналогий с тканью, – раздраженно приказала я. – Я и без примитивных аналогий все понимаю. Между планетами пустого места для вашего открытия мало, а межзвездной пустоты вам достаточно.

– Это потому, что необходимо искривить пространство с троекратной надежностью, слишком велики напряжения, словно пружину сжимаешь слишком сильно. Если наряд слабый, он не сдержит гравитационный поток. Масса нашего звездолета благодаря искривлению пространства в наряде находится так неизмеримо далеко и в ином направлении от самого корабля, что местная сила притяжения роли не играет и ты могла бы держать самый гигантский корабль, даже будь он размером с планету, на кончике ногтя. Потому что внутри наряда корабль становится невесомый, он как бы выпадает из всех характеристик пространства: он не обладает ни массой, ни инерцией. Он как бы лишается своей материальности, он – лишь образ звездолета, который мы отправили в путешествие. Наряд – это туннель, но особенный, не такой, каким его представляли. Он сворачивает, скручивает, сжимает пространство, разделяя все физические константы. И лишь на выходе из наряда все физические характеристики – эти самые константы – опять соединяются привычным образом. И звездолет снова становится массой, и для перемещения его массы снова требуется огромная энергия…

– Ладно, я разобралась, – смилостивилась я.

Но Баи не так-то просто остановить:

– Есть мнение, и его придерживаются все ученые, что путешествия от звезды к звезде мы освоим гораздо раньше. А вот на Луну и на Марс нам придется летать по-прежнему на термоядерной энергии. Слишком тесно в Солнечной системе, негде развернуться. А в межзвездном пространстве пустого места сколько угодно, и даже если белошвейка ошибется, создавая наряд, фатальных последствий не ожидается.

– А какие ожидаются?

– Эээ… корабль выпадет и окажется не внутри наряда, а снаружи: инертный, тяжелый, вещественный до безобразия. Следовательно, никуда не переместится.

– И долго он будет висеть в космосе?

– Ну, пока не исчезнет прежний наряд и эта область вселенной разгладится и вернется в прежнее состояние.

– А потом кораблю создадут новый наряд, чтобы лететь в нем?

– Звезда моя, Айока, ты все понимаешь! Как могу я расстаться с тобой?

– Что?! – перебила я своего лохматого муженька, полубезумного от моделирования метаморфоз пространства: – Ты задумал слинять к звездам?

Он отнял лицо от моей груди и пристально заглянул в глаза:

– Ты же… сама… лететь… не согласишься… ведь так?

– Я??? – Я задохнулась от неожиданности. – Вам понадобился модельер в космосе?

– И это странно, не правда ли? – ответил Баи».

Анна испытывала редкое и потому особо приятное чувство прикосновения к чужому разуму, легко и непринужденно рассказывавшему о самом грандиозном открытии человечества. Сделалось чуть сладко под языком, – верный признак вовлеченности в поток информации. Белль распутывала вязь слов на пленке, потому что записи становились бледнее и местами были трудноразличимы.

«Баи мерял шагами кабинет, то и дело озираясь на меня:

– Мы пришли к выводу, что, возможно, без женщин метаморфозы не осуществить. В конце концов, кто, как не вы, тысячелетиями только и делали, что крутили тряпки. Шили, мастерили фестончики, защипывали разные складочки – непонятно что творили. Чем дальше мы продвигаемся в моделировании и чем точнее расчеты, тем очевиднее наряд напоминает именно наряд! У пакистанцев модель туннеля к альфа Центавра получилась похожей на изящный ажурный чулок, бедняги испытали чувство неловкости, когда демонстрировали свои результаты. Дело кончилось тем, что им не поверили, отдел закрыли, да еще ребятам пришлось бежать от радикалов-исламистов. У британцев торсионные схемы очень странно свернулись, наподобие столовой салфетки, обернутой вокруг обруча. Русские подсказали им, что так в древности завязывались некие платки „убрусы“. …Айока, мы потерялись среди бесконечного разнообразия форм, в которые складываются торсионные поля! Классификация невозможна! Схемы не повторяются, они все время разные для разных участков космоса. Они разные даже для одного участка вселенной, если менять направление движения. Они иные в каждую минуту времени. И это в теории. На практике, при пилотировании корабля, мы ждем еще большее разнообразие вариантов. А это обнуляет работу всех теоретиков. Обнуляет, обнуляет!

Баи любил это слово. Оно так часто звучало из его уст, что я назвала одну из последних модных коллекций „Умножение на ноль“ и отхватила за нее круглую сумму с количеством нулей за цифрой, полностью удовлетворившим мои амбиции.

Баи же боялся обнуления результатов – это был его личный кошмар, и потому он не унимался:

– Вы, женщины, наделены интуицией, вы каким-то шестым чувством умеете складывать и соединять несоединимое, да еще делать это гармонично. У вас своя логика, абсурдная с астрофизической точки зрения, но она есть, несомненно! Как только я впервые произнес слово „наряд“ применительно к тому, что удалось смоделировать на звездных картах, – все встало на свои места. И в головах у астрофизиков наступила ясность:

пространственные туннели нужно именно плести, механически, как плетут кружева или салфетки, ориентируясь на звезды, планетные системы, туманности – используя их, как кружевница использует коклюшки и следуя законам… ф-ф-ф… Кто его знает, каким законам надо следовать? Возможно, законам красоты, соразмерности? Но по этой части мы бессильны!

– И вам понадобились женщины для продолжения исследований? Сколько женщин? Какого возраста, цвета кожи, образования?

Баи проигнорировал иронию в моих словах.

Впрочем, он вообще не склонен замечать иронию, его всегда интересовал лишь смысл сказанного. Он серьезно ответил:

– Возраст, диплом, цвет кожи и радужки глаз не имеют значения. По крайней мере, сейчас. И нужна всего одна женщина – такая умная, как ты. Но не для экспериментов на Земле. Она должна переместить корабль к Сириусу. Я говорил тебе, что корабль, генерирующий наряд, готов. Дело за малым: найти повелителей торсионных полей. На конгрессе единодушно решили, что для экспедиции достаточно одной белошвейки и профессионального пилота с опытом полетов на межпланетных маршрутах.

Ха, Баи никогда не рассказывал мне о звездолете, готовом перемещаться в пространственном туннеле. Впрочем, с него станется, он часто так поступает: он уверен, что я читаю его мысли и знаю его работу во всех деталях.

Некоторое время мы молчали.

Баи вцепился в меня, и я чувствовала, как по пальцам его бродят токи: „Не соглашайся! Не соглашайся! Не соглашайся!“

И я, конечно, возмутилась такому предложению.

Теперь пришла моя очередь сновать между столами, экранами и диваном, часто любившим нас обоих:

– Никуда я не полечу! Это исключено! Конечно, замечательно – оставить след в науке. Но через месяц „Айока-сан“ проводит „Весенний подиум“, и показ новой коллекции будет поважнее, чем твоя конференция. А еще я расширяю мастерские и перевожу их в цеха производства „Хиони“, я выкупила у этой фирмы ее промышленные площади. Потом, у меня девочки: школа модельеров и дизайнеров приняла новый состав…