„А вот это я вовремя вспомнила!“

Пять девчонок, все как на подбор видные, амбициозные, свободные, готовые менять свою жизнь и, главное, умелые мастерицы. Я собираю их по всему миру, чтобы оставить на фирме только прошедших отличную практическую подготовку. Мне не нужны высокомерные позерки, способные лишь черкать в блокнотах глупые рисунки глупых одеяний. Я готовлю будущих генералов исключительно из солдат, чтобы оградить свое дело от случайных людей. Все мои девочки – универсалы. Они досконально знают швейное производство, а кто не знает, потому что специализировался на синтетиках типа меха, перьев, кожи, на фурнитуре и кружевах, – таких я сначала отправляю в раскройные залы, затем сажу в цеха, за швейные машины. Зато после, когда я прихожу к решению обновить команду модельеров, а делаю я это часто, мои сотрудницы из агентства высокой моды остаются благодарны мне: их не выставляют на улицу, им предлагают ведущие посты на производстве.

Я сказала:

– Баи, я обещаю найти вашему звездолету первую белошвейку. Тебя это устроит?

Баи расцвел:

– Айока! Впервые за этот месяц я вздохнул свободно… Мне почему-то не пришло в голову, что тебя можно заменить… В смысле, отправить в полет другую девушку, которую ты подготовишь. Ведь ты подготовишь ее к эксперименту? Мы не должны рисковать. В полет вложены огромные средства, это же мечта человечества – перемещаться со сверхсветовой скоростью, с практически неограниченной скоростью, увидеть далекие звезды…

Он уже сидел за компьютером, вдохновенный и невменяемый. Его проблема решилась. Дальше предстояло действовать мне.

И белошвейка нашлась.

Не сразу, и не скоро, но у меня было время на ее поиски, и я знала, кого искать. Девушка должна быть с воображением, отличная мастерица, умна, хоть ее образование пока не имело значения. Она должна смело браться за новое дело и быть авантюристкой: другая просто не согласится рисковать своей жизнью во имя высокой цели. Белошвейка должна быть еще и терпеливой труженицей. А найти сочетание противоположностей: авантюрной смелости и привычек рабочей пчелы – это сложнее всего. Баи согласился с моими рассуждениями. Правда, он рассматривал характер будущей белошвейки с других позиций. „Уравновешенная девушка способна сосредоточенно работать над торсионной моделью. Думаю, для нее одной работы будет даже слишком много, ей понадобится все упорство и терпение, на которое она способна. А отправлять команду белошвеек, или рисковать большим экипажем из гениальных ученых, способных худо-бедно состряпать наряд, было бы неправильным, – под программу и так выделили очень скудный бюджет“.

Девушку, согласившуюся лететь, звали Улада.

Полное имя на языке ее маленькой славянской страны звучало как Уладзислава – и на слух длинно струилось, как вода, гонимая быстрым течением. Сокращенная форма имени – Улада – звучало звонко, с холодным оттенком и, что тоже показалось мне символичным, это имя переводилось как „власть“. Мы нашли все варианты имени и благозвучными, и значительными. О полетах Уладе не говорили до тех пор, пока я лично не подобрала ей пилота. Я оставила с носом всех психологов Центра космических исследований; я обратилась к профессиональной гадалке – свахе с хорошей репутацией. Для верности воспользовалась еще и услугами старого монаха из провинции Цинхай, у них там до сих пор практикуют гадание боинхэ, я нахожу его очень прозорливым. Я передала гадателям данные пилота, которого присмотрела сама, и сведения о моей белошвейке – самые обычные сведения, как будто молодые люди собрались строить семью. Результат гаданий меня устроил. И только потом я обратилась к профессиональным психологам Центра. Те выделили еще пару вариантов удачной психологической совместимости, но я настояла на своем кандидате. Я заявила, что пилотом будет не кто иной, как сын русской матери, немец по отцу, Эдуард Гессен. Потом я устроила знакомство пилота и белошвейки в неформальной обстановке. И лишь после этого моя воспитанница получила официальное назначение лететь к Сириусу в компании Гессена, высокого атлета с римским профилем и красивой дельтой спины. К тому времени я была уверена в мастерстве моей избранницы: Улада оказалась девушкой с гибким умом, воображением и невероятной, просто фантастической интуицией. Внутри проекции космоса она без расчетов и приборов обнаруживала то, что мой супруг называл „узлы гравитационных напряжений“, и начинала создавать основу, ориентируя торсионные поля вдоль избранных направлений. Работала она вдохновенно, а это было едва ли не самое важное в ее ремесле. Дальше процесс частично запускался сам: торсионные поля выявляли новые прогибы, ткань пространства мялась, сворачивалась или скручивалась, обрастая светящимися петлями. Баи говорил, что петли „кружев“ – на самом деле выходы излишков энергии деформированных гравитационных полей. Он пытался подвести научную базу под действия Улады, но наша белошвейка объясняла свое чутье исключительно вдохновением. Да, так и говорила. Источником этого „магнификат“ она считала сами торсионы.

„Возможно, я пишу музыку сфер, – однажды сказала Улада, – вот только музыка слышна мне одной, а вы видите только шестимерную нотную запись“.

„Обязательно ли называть наряды?“ – спрашивали мы, потому что первая белошвейка присваивала каждому пространственному туннелю новое название.

„Я чувствую – наряд нужно называть. Им это нравится“, – ответила она.

На просьбу пояснить, кому именно это нравится, девушка ничего не добавила. Впрочем, я заметила в тот момент приближавшегося Эда Гессена, пилота звездолета. Возможно, Уладе просто не хотелось отвечать на вопросы.

Ей доверили назвать корабль, стартующий к Сириусу.

– „Игла“! – сказала белошвейка, когда ей показали звездолет, собранный в космосе. Он был тонкий, длинный, с гладким корпусом, не испорченным разными выступающими штуками вроде телескопов, солнечных батарей и прочего.

Вскоре „Игла‐1“ стартовала, ведомая Эдуардом Гессеном.

„Игла‐1“ отключила двигатели в двадцати миллионах километров от Земли. На связь выходил только пилот. Девушка работала в звездной сфере, и он волновался за ее состояние, потому что Улада не останавливалась ни на минуту, не реагировала на его просьбы отдохнуть и подкрепиться и оставляла без внимания мольбу прекратить изнурительное занятие.

Белошвейка пребывала в странном вдохновенном трансе двое суток. Гессен намеревался прервать эксперимент, чтобы сохранить жизнь своей белошвейке. Тем временем сфера – голографическая проекция космоса нашего рукава Млечного Пути – стала пульсировать: внутри нее вспыхивало и гасло непонятное свечение. Центр управления удержал Гессена от попытки остановить работу белошвейки, доказывая, что природа гравитационных возмущений до конца неясна и Гессен рискует погубить или звездолет, или даже Землю – слишком близко от планеты создается наряд для „Иглы‐1“. А то, что он создается, было уже очевидно. Сигналы с „Иглы‐1“ приходили с искажениями, и характер искажений позволял воспроизвести форму наряда – будущего пространственного туннеля.

Последняя видеосвязь принесла изображение взвинченного до предела Гессена. Он до сих пор пассивно наблюдал работу белошвейки и считал, что эксперимент погубит девушку. Сфера, по его словам, перестала пульсировать и начала светиться изнутри. Затем за его спиной беззвучно, как в замедленной съемке, сфера полыхнула ослепительной вспышкой, и связь прервалась.