вещи актерам в театре, где служила моя мать. Костюмы, вешалки, жареную курицу к обеду — все, что было необходимо перенести с одного места на другое. Впрочем, вы знаете, чем занимаются носильщики.

Вместо ответа Аполлон легонько сжал ее руку, а она отломила веточку с дерева, мимо которого они проходили.

— Отец Эдвина был лордом, вернее — сыном лорда, что по сравнению с носильщиком практически одно и то же. Мама говорила, что мой отец не мог даже прочитать собственного имени, но зато был красив, и это решило дело. Я так думаю.

— Вы… — Треклятое горло пронзил спазм, но Аполлон все же заставил себя произнести: — Вы не… знали… своего отца?

Лили покачала головой и виновато посмотрела на него.

— Боюсь, у мамы было слишком много любовников, и ни один из них не задерживался надолго. — Она судорожно вздохнула и тряхнула головой. — Как бы то ни было, Эдвин очень мне помогал. Брал мои пьесы и находил покупателей. Часть денег он оставляет себе, а остальное отдает мне.

— Сколько? Вы пишете пьесы… очень хорошие пьесы, в чем я готов поручиться, а он их продает, причем под своим именем. Сколько же он кладет в карман?

Сжавшись, Лили попыталась высвободить пальцы из его руки, но он не отпустил.

Лили гневно взглянула на него, и в ее глазах цвета лишайника вспыхнул огонь.

— Думаю, это не ваше дело!

Аполлон остановился и посмотрел на нее. Они почти дошли до пруда, до того места, где упал дуб. Он заказал новое дерево, но его еще не доставили.

— Так сколько?

Лили с вызовом смотрела на него еще некоторое время, а он тем временем любовался нимбом выбившихся из прически волос, освещенных лучами послеполуденного солнца.

— Двадцать пять процентов, — наконец проговорила Лили, опустив глаза.

— Двадцать пять процентов. — Голос Аполлона звучал бесстрастно, хотя его охватил ужас. — Он знает, что у вас нет работы в театре?

— Да, знает. Отчасти поэтому мы ссорились. — Лили подняла ту руку, что была в его руке, и принялась рассматривать его пальцы с глубоко въевшейся грязью. — Я просила давать мне больше: ребенок, и все такое, — но, видите ли, Эдвин весьма непрактичен, когда дело касается денег.

Аполлон готов был дать руку на отсечение, что ее братец куда практичнее, когда речь идет о его собственных деньгах.

— А откуда вы знаете, что он отдает вам положенную сумму?

Застигнутая врасплох этим вопросом, Лили оторвала взгляд от пальцев Калибана.

— Эдвин не стал бы мне лгать, поймите! — страстно проговорила Лили, взяв его руку в свои ладони. — Он… в общем, мама много пила и к тому времени, как родилась я, была уже никому не нужна: ни в театре, ни мужчинам. Это далось ей тяжело. — Лили наклонила голову и принялась изучать его пальцы, прикладывая свою ладонь к его ладони, сравнивая их размеры, пытаясь таким образом справиться со смущением. — Очень тяжело. А потом появилась Мод. Но до того, когда я была совсем маленькой, обо мне всегда заботился Эдвин. Поскольку мы часто переезжали: из театра в театр, из одной съемной комнаты в другую, — ему приходилось следить, чтобы у меня была постель. Эдвин так же заботился о том, чтобы у меня была еда и одежда, учил читать и писать. — Лили сплела свои пальчики с пальцами мужчины и крепко их сжала, словно не хотела отпускать. — Я обязана ему… всем.

— Да… наверное, — тихо сказал Аполлон, поскольку знал, каково это — быть обязанным тому, кто не способен в полной мере ответить взаимностью на твою преданность. — Но разве вы обязаны ему жизнью Индио?

Лили подняла глаза, и ее брови сошлись на переносице.

— Что вы имеете в виду?

— Индио нужна еда и одежда, постель, не так ли?

Лили кивнула.

— Но как можно обеспечить его всем необходимым, если вы позволяете своему брату вытягивать из вас деньги?

— Просто я… — Лили закусила губу. — Я не хочу причинять ему боль. Да, знаю, временами Эдвин бывает жесток, но он мой брат и я его люблю.

— А разве могло быть иначе? — Аполлон поднес их сплетенные руки к губам и по очереди поцеловал каждый ее тонкий пальчик, а когда поднял голову, наткнулся на ее удивленный взгляд.

— Я совсем вас не знаю. Сначала считала вас слабоумным, потом просто немым. А сейчас вы можете говорить, но не хотите. — Приподнявшись на мысочки, Лили провела губами по его подбородку. Это прикосновение было таким легким, но тем не менее гораздо более чувственным, чем даже поцелуй. — Я не знаю вас, но очень хочу узнать. Не могли бы вы хоть немного приоткрыть свою душу?

Аполлон закрыл глаза, понимая, что играет с огнем.

— Что вы хотите знать?

Глава 10

Юношу звали Тесей. Их с Ариадной проводили до лабиринта и втолкнули

внутрь. Тесей, высокий и привлекательный, увидел, что девушка захватила с

собой веретено, и презрительно рассмеялся. «Здесь оно без надобности.

Лучше иди за мной и смотри, как я убью зверя». Он вытащил короткий меч,

который спрятал в своих одеждах, и, свернув направо, исчез в лабиринте…

Что она хотела знать? Ответ прост: кто такой Калибан на самом деле. Только вот Лили понимала, что он не сможет ответить на все ее вопросы, поэтому начала с самого простого.

— У вас есть семья?

Солнце уже начало клониться к закату, и, даже несмотря на витавший в воздухе запах гори, парк был волшебным местом: пели птицы, верещали сверчки, жужжали насекомые.

Аполлон кивнул.

— У меня есть сестра.

Лили улыбнулась, глядя в его мутно-карие глаза, обрамленные невероятно красивыми густыми ресницами. Ее обрадовало, что он не оставил ее вопрос без ответа.

— Старше или моложе?

Уголок его губ слегка приподнялся.

— Мы близнецы.

Лили радостно заулыбалась.

— Как ее зовут?

Аполлон мягко покачал головой, но теперь, когда он чуть приоткрыл завесу тайны, Лили не так легко было разочаровать.

— Ладно. Но вы ее любите?

— Очень. — Он замолчал, словно подыскивая подходящие слова. — Она самое дорогое для меня в целом мире.

— Ах как это мило! — восхитилась Лили.

Аполлон вскинул бровь.

— Вы заставляете меня чувствовать себя маленьким мальчиком.

— Нет-нет, что вы! Просто я считаю, что в семье все должны любить и ценить друг друга. Не думаю, что мне понравился бы мужчина, который любит только себя.

— А я вам нравлюсь?

Лили погрозила ему пальчиком:

— Меня не так-то легко соблазнить! Итак. Вы родились в Лондоне?

— Нет.

Лили надула губы.

— В городе?

— Нет.

Она недовольно округлила глаза.

— В Англии?

— Да,