«Слова о полку Игореве», когда на конских хвостах реки форсировали… Ищи, капитан, ищи! Мы тебе силами батальона памятник соорудим в Еланской… Из самана!

— И на том спасибо.

— Спасибо потом… Учти — я получил приказ потихоньку выявить в своем батальоне, кто плавать не умеет. Если ты полагаешь, что эти сведения нужны для заполнения анкеты при вступлении в профсоюз, твое личное дело…

Шила в мешке не утаишь, о канатах стали поговаривать в ротах. Кто-то даже распустил слух, что тот, кто достанет канаты, будет представлен к награде. Стали поступать прожекты — поискать по хуторам, съездить в Ново-Аннинскую. Но однажды ко мне в землянку напросился рядовой Антон Прибылко. Это был забавный солдат — говорил он на смеси русского с украинским, любил охоту на зайцев, за что уже сидел сутки на хлебе с водой — рубанул по косому из трофейного автомата, переполошив полковой штаб, — но пуще всего стрельбу по самолетам. Он палил по ним, на какой бы высоте они ни появлялись, палил, лежа лицом кверху, даже во время бомбежки и пулеметного обстрела. Объяснял: «Хай знает, чертяка, що я на него начхать хотел. А мабуть, и собью — вот смеху будет!» И как ни странно, это пристрастие, на первый взгляд смешное и бесполезное, вносило изрядное успокоение в роту: лежат хлопцы, страшновато, осколки шипят и комья земли по спинам барабанят, но притом и любопытствуют, косят глазами: «Гляди, Антон Прибылко зенитку изображает!» Сейчас, обдернув на пороге гимнастерку и лишь после этого откозыряв, Антон Прибылко попросил разрешения «обратиться».

— Что, самолет сбил?

— Ни…

— С зайцами канитель устроил?

— Ни… не полювал.

— А что же?

— Чув я, що вы трос шукаете, товарищ капитан. А его немае.

— Немае.

— А трос — он е!

— Где?

— Е, товарищ капитан. На стовбах висит.

— На каких столбах?

— Электричество и телефон бачили? То он и е. Снять и скрутить.

Для меня в такой ситуации это было больше, чем для кого-то открытие Америки… И вот же, скажи ты, все ходили и видели провода на столбах, и никому в голову ничего путного не пришло. А Прибылко додумался. И эмоционально я вполне созрел для того, чтобы влепить поощрительный поцелуй в его лукавую физиономию. Но так как подобная чувствительность в такой обстановке была бы не лишена наивного юмора, я отдал ему три пачки папирос и две — моршанской махорки. Он и взял, нисколько не смущаясь и не отнекиваясь, но, когда уже повернулся, чтобы уходить, у меня появились сомнения — удастся ли скрутить? Слишком длинен. Прибылко усмехнулся одними глазами:

— Та не журитесь, товарищ капитан, снимемо и скрутимо. Був бы приказ. Солдат из топора щи варив, а скрутить — это що!

— А тебе, случаем, не доводилось?

— Ни, не требовалось… А из минных осколков суп робив.

— Это как же?

— Та обыкновенно, товарищ капитан… Обедали мы тут, а те макаронники минами почали швыряться. Ну, они на деревах рвутся, мне осколок в котелок и заскочив. Небольшенький такой осколок, тильки брязгнув… Так раз уж в руки вскочило, чего ему пропадать? Выхлебал я суп и к повару — гляди, говорю, мне ворог осколками обед споганив. Муссолиной пахнет. Добавь чуть побольше, чем в перший раз. А он пореготав и налив…

Вот каким образом, со скрипом, нервотрепкой и анекдотическими происшествиями складывался второй вариант переправы. Но ни дивинженеру, ни тем более комдиву я об этом и словом не обмолвился. Нельзя. Страшно. Уцепятся, поддавшись преждевременной иллюзии, внесут в оперативный план, распишут прибытие рот к «часу икс». А где гарантия того, что нам удастся затянуть канат? Течение быстрое, на том берегу итальянцы… Выскочат роты на голый песчаный свей, а переправы нет — толкотня, суматоха, накроют огнем — убитые, паника, провал… Нет, нельзя и нельзя… Маниловщина… И в плане переправы все оставалось по-старому — плоты. Часть их выносится через лес, часть, наиболее тяжелые, выводится через устье ерика. Тут пан или пропал, но по уставу, по приказу…

Четыре дня назад игра в конспирацию кончилась — сказано, что Дон будем форсировать. Комдив на проверку плотов не приезжал, был дивинженер, нашел, что все в порядке. Перед закатом сегодня получили приказ на «готовность нюмер один». Но мы с Шубниковым все спланировали до этого: его шестая рота форсирует на малых плотах с задачей уцепиться за берег и сбить пулеметный огонь противника, за ней последует четвертая на тяжелых плотах из устья ерика. Пятую выведем на брод и перебросим по канатам, если… Если итальянцы проспят… Если Дон позволит и Кондратюку удастся затянуть канаты. Он уже там, на месте. Но раньше часа ночи начинать нельзя — до двенадцати по берегу, согласно разведданным, топчутся итальянские патрули, да после полуночи и потемнее будет… Надо бы туда самому, но приказано КП не покидать. К тому же будет потеряна связь со второй ротой, которая дежурит у плотов — спит, наверное, ликвидирует задолженность и рассчитывает на аванс, ничего о дне грядущем не ведая…

В такой толкотне воспоминаний и всяческих соображений я и лежу неподалеку от землянки — под боком трава, в изголовье бруствер, в небе звезды, обрызгавшие серебром листву ракит и тополей. Дверь землянки зевает во всю ширину, выходит Андрей Шубников.

— Радикулит добываешь, капитан? Повремени малость. На Дону прихватишь — доктора будут относиться с большим уважением. Пошли ко мне.

— Там у тебя цыганский табор. Пока петух закукарекает, тоска душу съест.

— А я сейчас всех турну. Иди, иди, звонил твой див-инженер, к тебе едет. Начальство положено встречать стоя, а не лежа, в белом подворотничке и готовности ринуться в огонь и воду…

Но дивинженер Доломанов, опытный кадровик, участвовавший во многих боях в сорок первом, ритуальности особого значения не придает, при попытке тянуться по уставу басит: «Ладно, ты ближе к делу… И получается у тебя плохо, все вижу, как штатский военного за руку хватает!» Приезжает он около двенадцати, намекает, что с удовольствием чего-либо поел бы, так как успел только позавтракать, интересуется нашей готовностью, спрашивает:

— Страшно?

— И непонятно.

— Например?

— Свою задачу знаем, больше ничего. А конь в шорах боязливо идет…

— Свою и выполняй. Кстати, у вас офицер связи от соседей есть?

— Есть.

— Что говорит?

— Ничего. Больше спрашивает.

— Хороший офицер связи, знает дело. Да вы носов не вешайте, недолго ждать осталось. Артподготовка начнется — все ясно станет. На слух. И учтите, итальянцы нас больше боятся, чем мы их. Я вот их секретный приказик по дивизии «Равенна» в разведотделе переписал, интересно о нас толкуют: