— Слишком хорошо обо мне думаете, Станислав. Сначала в парикмахерскую смотаемся, — пококетничала Ксения, подхватила Гудкова под руку и потянула к «Волге».

Пристроил девочку. Теперь по делам. Через пятнадцать минут «гранд чероки» свернул направо и мимо Дома моды Зайцева пробрался к Мещанским. У двенадцатиэтажного барака остановился. Здесь жил беллетрист и пьяница Витька Кузьминский. Непрестижно жил. Ему бы по рангу в кондоминиуме обитать, а он в однокомнатной ячейке грязно-белого совкового чудища ютился. Не по бедности — по разгильдяйству, некогда ему все было. То литературная поденщина взахлеб, то пьянка беспробудно.

Он открыл Смирнову и, не здороваясь, предупредил:

— Сцепились уже.

— Тоже мне, удивил! — Смирнов небрежно хлопнул по Викторову пузу, обтянутому тельняшкой, и фальшиво удивился: — Да ты ж трезвый, матросик!

— Восьмую серию через пять дней сдавать, — мрачно сказал Кузьминский, — а тут вы своими играми отвлекаете.

— Небось рад, что есть объективная причина не работать, — проницательно заметил Дед, прислушиваясь к невнятному рокоту в комнате.

— Подсознательно, естественно, рад, но незамутненным алкоголем рассудком твердо понимаю, что радоваться нечему, — четко отрапортовал Виктор.

— Так замути его на сегодня, рассудок-то.

— И это советует мне принципиальный борец с необязательным пьянством! — Кузьминский в лучших традициях романтического театра воздел вверх руки.

— А что — есть обязательное? — поинтересовался Смирнов.

— Есть. Которое ты себе позволяешь.

Дверь в комнату приоткрылась, и сырцовское лицо в щели пожаловалось:

— Он меня достал, Александр Иванович.

— А он — меня. — Дверь распахнулась во всю ширину, и произнесший эти три слова предстал во всей красе. Неотразимо обаятельный «хозяин жизни» в восхитительном легком пиджаке и безукоризненных брюках смотрелся как картинка из «Плейбоя». По совместительству «хозяин жизни» работал в МУРе в чине полковника начальником самого важного и самого страшного отдела. Звался он Леонидом Маховым.

— Артаньян и Арамис, — определил Смирнов.

— Кто из нас Артаньян, а кто Арамис? — азартно поинтересовался Сырцов.

Ответил вальяжно-утомленный Махов:

— По хитрожопости и увертливости Арамис, безусловно, ты.

— Но ты-то, во всяком случае, не Артаньян!

— Я — Атос в данном случае, — без ложной скромности признался Махов. — Если судить по благородству и аристократической терпимости, с которой я с тобой общаюсь.

— Ха! — презрительно выдохнул Сырцов перед контраргументом, но Смирнов не позволил продолжить дискуссию:

— В чем проблема, мушкетеры?

— В ней без пол-литра не разберешься, — чисто фигурально выразился Сырцов. Но обрадованный Витенька Кузьминский фигуральных выражений не понимал:

— За чем же дело стало? Айда на кухню! У меня в холодильнике заветная!

— Мы нынче непьющие, Витя, — предупредил Смирнов.

— Но не я, — уточнил Кузьминский. — Вы — кофейку, я — водочки.

Трое напряженно наблюдали за тем, как обстоятельно принимал первую жаждущий писатель. С некоей тоскующей симпатией наблюдали. Кузьминский крякнул и с треском откусил от яблока.

— Хорошо, Витя? — любовно поинтересовался Смирнов.

— Еще не знаю.

— Узнавай, — посоветовал Смирнов и, чуть отхлебнув кофейку из светло-коричневой прозрачной чашечки (французский кофейный сервиз был подарен Кузьминскому надеявшейся на матримониальный исход очередной дамочкой), распорядился: — Говори ты, Жора.

— Я не хочу светится показаниями по поводу самоубийства Колобка. Я не хочу, чтобы те подонки узнали, что я успел потрепать Колобка до его смерти.

— Они и не узнают, — не хотел вроде бы, но не сдержался, встрял-таки Махов. — У меня не протекает.

— Кабы ты один был… — миролюбиво помечтал Сырцов.

— И за своих ребят ручаюсь, Жора. Прошу как человека, помоги. Ведь без твоих показаний у нас лишний висяк.

— Мои показания к следователю уйдут, в прокуратуру. Ты за них ручаешься?

На этот вопрос Махов не ответил. Просто переменил направление атаки:

— Тебе же все равно нам исповедоваться придется. Ведь пистолет, из которого был застрелен Колтунов, и машина, в которой это произошло, — твои, голубок.

Смирнов про них все понял и про дела их тоже. Почувствовал повтор:

— Вы, как я понимаю, об этом уже говорили.

— Мы не говорили, мы орали, — признался Махов. — На разговор только при вас вышли, Александр Иванович.

— Не надо никакого разговора. Ты же сам понимаешь, Леня, что Жорка в данном случае прав. Береженого…

— Только не надо про небереженого, который караул стережет! — в раздражительном ужасе вскричал Махов.

— Не буду, — поспешно повинился Смирнов. — Но и ты меня, старика, уважь. Будь добр, не наезжай на Жорку, а? Он сделал нам с тобой одолжение, пришел по первому зову, а мог и не приходить. И, кстати, не рассказывать тебе о своем свидании с Колобком. А теперь подумай, зачем я решил встретиться с вами двоими.

— С троими, — уточнил Кузьминский. Он, прищурив левый глаз, наливал себе вторую.

— И ты здесь нелишний, — успокоил его Смирнов. — Может, по писательской своей сообразилке удивишь нас неожиданным свежаком.

— Обязательно удивлю, — пообещал Кузьминский и принял вторую.

— Этим — не удивишь, — Смирнов притянул к себе опустошенный писателем объемистый лафитник, поиграл им на пластиковой столешнице. — Подумал, Леонид?

— Подумал, — серьезно ответил Махов. — Вам, Александр Иванович, очень хочется просчитать их дальнейшие шаги в связи с недавними событиями. Как то: смерть Колобка, слежка за Дарьей, покушение на Жорку. У вас мало исходных, и вы думаете, что я могу подкинуть вам кое-какие необходимые детальки. Но у меня нет этих деталей, в первую очередь, потому, что вы сами спрятали от нас все свои дела. Что есть у мельниковских сыскарей? Сгоревший «жигуленок» и пустая койка в местной больнице, с которой сбежал неизвестный потерпевший из «жигуленка». То есть дела нет и его с легким сердцем можно закрыть. Что есть у меня? Локальное убийство Колтунова, которое, если Жорка не поможет, следует квалифицировать как заказное, завязанное на его предпринимательскую деятельность.

— Ну, малость посерчал и будя, — прикинувшись — любимое занятие — сермягой, успокоил раздраженного полковника Смирнов. — Не деталек я хочу от тебя, здесь пользы от тебя как от козла молока. Хочется, чтобы ты (ты-то новых знаешь, а я — нет) прикинул, что значат последние действия. Не события, а именно действия.

— Действие — одно. Обстрел Жоркиной машины, — определил Махов.