подобие. Ту, что ему дана была на протяжении восемнадцати лет, но ничего не принесла. Ни родных, ни друзей, ни даже нормальной смерти. Ярос на выходе из храма опустил голову. Он больше не хотел иметь ничего общего с этими людьми. Ни видеть, ни слышать, ни быть среди них. Он не хотел быть человеком! И, возможно, самое лучшее сейчас — это умереть…

Глава 8

Сопротивление

Утро. Комната. Светлая, чистая и просторная. Свежий запах картошки с курицей откуда-то из кухни… Кроватки близнецов в дальнем углу. Ванька и Славик ещё спят. Не сто́ит будить…

— Ванька! Славка! — голос отца, вечно недовольного чем-то в последнее время, хмурого и какого-то… злого, что ли. Его опухшее лицо высунулось из-за двери и глянуло красными глазами, дыхнуло перегаром, который уже, как хроническая болезнь, не проходил. — А ну, подъём! За дровами сегодня. Дальнюю избу разбирать будем.

Под чистыми одеялами нехотя зашевелились, заворочались, но что поделать — сейчас даже руки двух десятилетних пацанов могут оказать неоценимую помощь.

— А ты… — отец как-то странно на меня смотрит. Неестественно. — Быстрей одевайся и матери помоги! Нечего из себя барышню корчить, да книжки целыми днями читать. Взрослая уже. Пятнадцать стукнуло.

Он уходит, а я в нерешительности стою у зеркала в одной сорочке. Что-то творится, а я не могу понять. Неуютно как-то от его взгляда, словно он раздевает меня им, будто…

— Так… Оля. С этим понятно. Теперь ты засыпаешь, тихо вокруг, спокойно… Переносишься на полгода вперёд… Что ты видишь?

Нет! Нет! Только не это! Нет! Ужас наполняет тело, заставляя его оцепенеть, делает его деревянным. Дверь на кухню трещит от тяжёлых ударов. Там он. Отец… Тот, в кого превратился… Какие-то полгода, а он поменялся до неузнаваемости. То ли самогон его изменил, то ли ещё что. Неважно. Сейчас, когда мать с братьями ушли в город, он стал ко мне приставать. То коснётся ноги, то попу погладит, а недавно прижал к холодной печи и… и… дышал перегаром в лицо… и… и… щупал, трогал… и пытался засунуть свой мерзкий язык… мне прямо в рот…

— Спокойно, Оль. Ты во сне. Это происходит не с тобой. Что дальше было?

Я ударила его промеж ног, он согнулся от боли, и это дало мне возможность убежать, спрятаться, закрыться в детской комнате. Теперь он ломает дверь. Меня одолевает ужас, я не могу ничего придумать, чтобы остановить отца. Как заставить его опомниться? Что делать? Дверь раскурочена полностью. Он просунул руку в дыру, зыркнул сквозь щель на меня злыми глазами и отворил засов… Я кричу, чтобы он одумался, чтобы прекратил, но в его руке топор… Мне страшно. Что я могу сделать? Только вжаться дальше в угол. Он идёт… Он приближается… Нечеловеческая улыбка играет на его лице… и… он расстёгивает штаны… Я прошу… Я умоляю… Он бьёт. Сильно, наотмашь. Всё, как в тумане… Бросает меня на кровать, рвёт одежду… и… и…

— Пропустим это. Оль, что происходит потом?

Мать… Она в ужасе. Братья выглядывают из-за неё… Она что-то кричит — мне не разобрать. А он встаёт и направляется к ним… Всё смутно… Словно воля покинула меня. Внутри боль, влажно… внизу. Трогаю — кровь… Потом выстрелы! Я вскакиваю, бегу, пока хватает сил. Врываюсь на кухню, падаю прямо… на мёртвые тела матери и братьев… Вокруг боль… Её столько, что она мешает думать. Он затаскивает трупы в шкаф, а я, как безвольная кукла — не в силах встать, отомстить ему… сделать хоть что-нибудь! Потом он бросает меня в погреб. Чтоб не сбежала…

— Всё. Стоп. Оль, ты забудешь это. Медленно, спокойно ты уходишь из дома. Отец тебе не мешает, он не замечает тебя теперь. Ты забираешь тела матери и братьев и уходишь вместе с ними, оставив его наедине со своим кошмаром. Ты хоронишь их в светлом и тихом месте, под берёзкой, повесившей ветви прямо над вами… Тебе хорошо… Ты чувствуешь, что их души упокоены, ты садишься под берёзку, и глаза наливаются тяжестью. Ты погружаешься в дрему. Тихо, спокойно. И в какой-то момент ты засыпаешь. Ты спишь. Крепко — это сон забвения. Он унесёт все плохие воспоминания, очистит память, сотрёт страх и твоего отца… И когда ты проснёшься, не будешь помнить ничего из этого… На счёт три ты распахнёшь глаза. Итак, начинаем. Раз… Два… Три…

Ольга открыла глаза и посмотрела на Потёмкина, сидящего рядом. Игорь… Он легко касался руки, гладил. Необычное ощущение, давно забытое. Словно мама была возле, братья где-то тут же игрались, а девочке снова пятнадцать.

— Как ощущение? — лекарь говорил тихо и вкрадчиво, продолжая успокаивающе гладить по руке.

— Лёгкая слабость, спать хочется…

— Это пройдёт. После гипноза всегда так. Я рад, что ты согласилась.

— Я точно забуду е… его?

— Не сразу. Потребуется несколько сеансов, но после будет легче. Подсознание заблокирует участки, которые приносили боль. А сейчас отдыхай, — Потёмкин хотел встать, но Ольга удержала его. Игорь удивлённо посмотрел на девушку, но всё же остался сидеть.

— Игорь… Я… — она не находила слов. Ей было хорошо с этим человеком, необычно. Оля ещё не осознавала данного чувства, не осознавала и не могла объяснить. Зато всё понимал лекарь.

Мужчина слегка нахмурился, но сдержался. Следовало бы пресечь на корню зарождающуюся в девушке влюблённость, но Игорю стало ясно, что, сделав это, он навсегда потеряет её доверие. Результаты, которых он добился после нескольких сеансов гипноза, просто испарятся. Всё окажется напрасно, а Ольга, разочаровавшись во второй раз в мужчине, на долгое время будет травмирована. Он прекрасно осознавал, что её влюблённость больше надуманная, родившаяся из благодарности к своему спасителю, из сравнения его с чудовищем, мучившим её пять лет. Но она пока этого не понимала, может, позже поймёт, но сейчас… Глаза говорили за девушку. Кричали! А что мог сделать Игорь? Он глубоко вздохнул и мягко снял руку Ольги со своей.

— Поспи. Тебе это необходимо, — он найдёт способ избавить девушку от этого глупого заблуждения, не сейчас, но найдёт. В крайнем случае можно воспользоваться гипнозом.

— Хорошо, — кивнула Ольга. — Но ты будешь рядом? Никуда не уйдёшь?

— Нет, я не брошу, — Потёмкин опять глубоко вздохнул, хотел сказать ещё что-то успокаивающее, но его прервали. Послышался звон ключей и скрип решётки. В камеру