заговорил ещё вкрадчивее, стараясь, чтобы каждое слово дошло до сознания Панова. — Этого уже не остановить никакими антибиотиками. И даже если бы у меня была лаборатория, было оборудование, то я не смог бы уже ему помочь. При заражении началось производство изменённой ДНК, производство свежих вирусных тел, клетка наполняется новыми РНК-вирусами, переполняется ими, погибает, разрушается… И молодые РНК-вирусы выходят в межклеточное вещество, поражая другие клетки. У него же была лихорадка в течение недели, не так ли? — и, видя озарение на лице главы, кивнул. — А сейчас… Началось необратимое изменение, согласно новой информации из РНК-вируса. Может быть, оно бы продолжалось долго, годами, как у той твари, что бродила рядом с городом и которую нам удалось остановить, но помешал случай.

— Это не случай, — грубо оборвал Игоря глава. — Это Яр! Я уверен, что всё это он сделал специально. Он ненавидит нас… людей! Потому что сам — не человек…

— Как бы то ни было, — у лекаря не было желания переубеждать Воеводу относительно вины Яра. Отец, сын которого умирал, вряд ли посмотрит на проблему иначе, так как он уже всё давно решил. Приговорил и привёл в исполнение, как минимум, в своей голове… — Как бы то ни было, трагедия, разыгравшаяся на испытании, активизировала механизм защиты, может быть, иммунную систему, и организм запустил реакцию ускоренного видоизменения.

— Но как такое возможно⁈

— Обыкновенно. Естественная защита любого живого существа, клетки, микроорганизма. Если угрожает опасность — включается защитная реакция… Поэтому он не умрёт. Повышенный метаболизм организма, рана быстро затягивается, но вот то, что он проснётся человеком, я гарантировать не могу…

— Ты должен его вылечить! — зло бросил Воевода, опять направив пистолет в сторону лекаря.

— Я уже говорил, что не могу, — мягко ответил тот.

— А мне плевать! Я здесь главный! А все остальные… все прочие мои…

— Рабы? — подсказал Игорь тихо.

— А какая разница, как их называть?

Панов вдруг успокоился и непринуждённо улыбнулся. Это выглядело жутко: у недавно разъярённого, брызгающего слюной мужчины резко поменялось настроение, лишь злые глаза за кругляшками очков выдавали его. Столь быстрая перемена при одном упоминании о его подданных выдавала в нём психическое расстройство или въевшуюся глубоко в сознание привычку эксплуатировать людей.

— Какая разница, а, Игорь? От замены названия сущность-то не преображается! Разве не так? Слышал одну притчу? Она как раз об этом… — Потёмкин лишь слегка пожал плечами, а Воевода, довольный собой, принялся рассказывать: — Веришь или нет, но когда-то давно в Египте жили два фараона. У первого дела обстояли неважно, хоть и рабов было в несколько раз больше. Так вот… Однажды, когда второй был у первого с визитом, тот пожаловался. Мол, что за херня: рабы работают вполсилы, камни таскают медленно, на боль от ударов кнутами не обращают внимания, вечно вялые и недовольные. На что второй хитро усмехнулся и что-то тихо сказал ему. На следующий день первый объявил полную свободу: живите как хотите, но, чтобы кушать, придётся зарабатывать. И каждый камушек оценил в монету… И что ты думаешь? С одной стороны, мир изменился кардинально — люди выстраивались в очереди, чтобы сдать камни: так много и в таких количествах их теперь носили. Кто-то бегом, кто-то по два или три, более умные сбились в группы… Но суть-то! Суть-то от этого не стала другой. Чем рабы занимались раньше, тем и теперь. Они так же таскали для господина камни!

— Занятно, — кивнул Потёмкин, но радости Главы он не разделял.

— Ну а я о чём? — ухмыльнулся Панов. — Вот и у тебя есть несколько вариантов: либо стать рабом и всю жизнь просуществовать в клетке или пристреленным, как он, — Воевода кивнул в сторону мёртвого доктора. — Либо присоединиться ко мне, к верхам, и обретаться, ни в чём себе не отказывая…

— И быть, по сути, таким же рабом, — Игорь тоже кивнул в сторону доктора, — готовым в любой момент, в зависимости от настроения владыки, получить пулю в голову.

— Это снова палка о двух концах, Потёмкин, — Панов поморщился. — Главное — попробовать, главное — ступить за линию, главное — принять нужную сторону, и может быть… может быть, ты останешься в рядах этой верхушки навсегда. Как говорится, Москва не сразу строилась.

— Кстати, о Москве, Юрий Сергеевич. Возможно, сейчас тот же вирус, который изменяет вашего сына, распространяется по метро в этой самой Москве… мне кажется, в данном огромном бомбоубежище должны были выжить люди. А чуть позже, когда все люди превратятся в ЭТО, эти твари займутся и периферией… Они придут сюда!

— Да мне-то что. Мне главное — заиметь в команде умного человека, такого, как ты, Потёмкин, и, хочешь ты того или нет, но я тебя отсюда не выпущу.

— Принцип ведра с крабами, — усмехнулся Игорь.

— Что?

— С раками, Юрий Сергеевич, — поправился лекарь, — с раками. Представьте себе ведро с ними. Их много, они все цепляются друг за друга. Один хочет выбраться, но сородичи не дают ему, затягивают обратно.

— Хм… Интересное сравнение…

— Не то слово, Юрий Сергеевич, — Потёмкин впился взглядом в глаза Воеводы. — А представьте, что один из данных раков оказался ядовитым… Ну, допустим, некая генетическая аномалия. Так вот, из-за невозможности заразного рака выбраться из ведра умрут все!

— Что-то, Игорь, ты заговорился… — Взгляд Главы потемнел, брови сдвинулись. — Хочешь представить меня вселенским злом? Опоздал лет на двадцать. Увы. В общем, так: даю тебе время до утра, иначе… Иначе вместе с чёртовым ублюдком расстреляю.

— Хорошо, Юрий Сергеевич, — еле сдерживаясь, чтобы не разозлиться, тихо сказал Игорь. — Я поразмыслю.

— Думать вредно, Потёмкин. Очень вредно и опасно. Особенно в наше время… Гром! — В комнату тут же вошёл глава охраны. Злорадно глянул на Игоря и вопросительно — на Панова. — Проводи нашего друга до клетки…

* * *

Когда Игоря увели, Ольга в лёгкой прострации и смятении опустила голову на подушку. Потёмкин в целях лечения с помощью какого-то «гипноза» уложил её на свою койку. Теперь же она завернулась в тёплый войлочный плащ лекаря, сжалась под ним в комок и задумчиво уставилась в грязную кирпичную стену.

Вот вроде стена: кирпичик к кирпичику, всё замазано, склеено, всё держится крепко друг за дружку, поэтому и стена — трудно