Яр и она. Немыслимо. Пытаясь понять себя и вполне ясную тягу к Игорю, а с другой стороны — необычное и новое влечение к Яру, Оля перебирала образы и ощущения по отношению к ним обоим. Мысли, одна необычней другой, гудели в голове, будто маленький рассерженный улей: разлетаясь, сближаясь, но не принося в душу покой. Часто возникал перед глазами образ мужчины, яркий и живой, затем юноши, столь же реальный. Но сейчас она не понимала, что с ней происходит. Она только запуталась ещё больше, и мелкая дрожь начала трясти её. Образ отца вносил полное смятение в её неокрепшее ещё сознание, скользил призраком вокруг, не желая окончательно раствориться в небытие. Не понимая своих чувств, она беззвучно заплакала. Слёзы тоненькими струйками стекали по лицу и впитывались в тёплый войлочный плащ Потёмкина.

* * *

Сказать, что Игорь был взбешён — лишь покривить душой. В нём всё кипело, словно в паровом котле. Но показывать чувства сейчас означало скинуть весь поезд дальнейших событий под откос. Самолично.

— Ну, что Потёмкин, прижали? — сегодня Гром сопровождал его один. Видимо, Игорь своим спокойным поведением ввёл в заблуждение и главу охраны и Воеводу. Они расслабились и не считали Потёмкина опасным человеком, способным нанести вред или сбежать из стен Города, находящихся под неусыпной охраной стрельцов. Оно и понятно: профессия доктора или лекаря, кем представлялся Игорь, сама по себе успокаивала, заставляла терять бдительность. Правда, Воеводу насторожило брошенное лекарем: «военный доктор», но и этому он, судя по всему, не придал значения.

— Не то слово, Гром, — пробубнил Потёмкин, не желая показывать свою ярость. — Не то слово.

— Ну а я что говорил? — усмехнулся тот, правда, это было незаметно: опустившаяся на город тьма растворила лица в полумраке, царившем внутри стен, размазала их, впиталась в такие же почерневшие, почти исчезнувшие строения. Лишь свет фонарей периметра кое-где очертил контуры монастыря. Ночь всегда правила миром. Помогала грабить, убивать, скрыть убийцу или страх, застывший на лице у жертвы, пряча совесть под своим плотным, непроницаемым покрывалом. Вот и лицо Игоря она сейчас как нельзя кстати скрывала. — Ближе к власти жизнь правильнее, удобнее, и… вообще, она есть. Дальше от власти — жизнь деградирует, как и общество, ведь нормальные люди всегда сплачиваются вокруг вожака, а остальные превращаются в стадо. В обычное тупое стадо…

Потёмкину хотелось развернуться и сказать этому довольному ублюдку что-нибудь резкое, харкнуть в лицо и растереть плевок сапогом, но сейчас этого делать не следовало. Поэтому лекарь промолчал, сжав кулаки. Скрипнула дверь, впуская их в подземелье. Освещение коридора отключили, но в их камере горел свет. И дальше кое-где, в тесных, забитых людьми ответвлениях: не всё ещё уснули. Жизнь продолжалась, как ни крути. И у всех были свои проблемы, волнения.

Увидев Грома, Джордж вытянулся по струнке возле стены, затем вспомнил своё предназначение и принялся греметь ключами, пытаясь поскорее открыть дверь. Игорь быстро вошёл в камеру и окинул её взглядом, не обращая внимания на пустые и глупые слова шавки Воеводы, вытесанные в его голове, очевидно, самим Воеводой:

— Ну, до утра, смертничек! Ой, извини, оговорился… Надеюсь, всё же одумаешься, коллега! — он растворился во тьме коридора, а лекарь, выждав, когда скрипнет наружная дверь, подошёл к стене и пнул её. Поцарапанные и местами истерзанные временем армейские «берцы» с достоинством выдержали удар.

— Что случилось? — подскочила на кровати почему-то зарёванная Ольга, вопросительно уставившись на Игоря. Да и Яр встрепенулся на своей койке. Он был очень удивлён подобным поведением всегда спокойного мужчины.

— Эти стены!.. Это подземелье!.. — заговорил Потёмкин, отвернувшись. Медленно, тихо и отрывисто, будто не мог сдерживать переполнявшую его злость, но приходилось. Создавалось ощущение, что он хотел зашипеть, и лишь по причине того, что человек к этому не приспособлен, получались слова. — Этот город и люди его… Мерзость-то какая! Как же знакомо! Ничто их не меняет. Людей. Ни война, ни двадцать лет паршивой жизни в окружении монстров. Как же ненавижу я таких! Готовых за счёт чужого горя жить и процветать, костями играть в «городки», черепами — в боулинг…

— Да что случилось-то? — неуверенно прервал Игоря Яр, но тот, словно не услышав, продолжал:

— Они не пропустили нас в Ямантау, они просто оставили мою семью за гермодверью, из-за чего нам пришлось развернуться и уйти, отправиться к самому огромному подземелью в нашей стране — к московскому метро. Нас вот так просто обрекли на смерть… Теперь они пытаются заставить меня работать на них, забыть о человечестве, позабыть о вас всех, но зато купаться в достатке и целовать перст Воеводы… Лизать… Сосать… Тьфу, бля! Иначе я с тобой завтра…

— На расстрел?

— Именно, — как-то зло ухмыльнулся Игорь. — Тебя хоть за что?

— У меня кровь нечистая, — тихо сказал Яр.

— Нечистая? — удивлённо воскликнул Игорь, причём сделал это с плохо скрытой внутренней яростью. Ольга вздрогнула на койке лекаря, а охранник выскочил из-за угла, предвидя конфликт. Но Потёмкин заговорил быстро и вкрадчиво, делая размеренные паузы перед теми словами, которые считал особо значимыми. — А у кого она сейчас чистая? У Воеводы? У Грома? У тех людей, что всю жизнь смотрели, как тебя, Ярослав. гнобят, и молча потворствовали этому? Или у тех людей, которые, словно овцы, идут за своим пастухом, соглашаются с ним и терпят удары кнута? Радуются тому, что главарь топит не их самих, а их детей в речке? Ты про этих людей говоришь?

— Да, — прошептал Ярос. Крупица смысла в речи Игоря уже начала вызывать волнение, что-то затронув в душе́, что-то глубокое и спящее, готовое вот-вот встрепенуться.

А Игорь тем временем продолжал:

— Да эта их кровь давно скисла! Они все стали либо волками, либо овцами! А сыновья с дочерьми — их волчатами и ягнятами! И неизвестно, у кого кровь подходит больше для испорченного мира. Их — «чистая», или твоя. Давшая тебе это! — Потёмкин указал на роговые наросты на голове юноши. — Ты знаешь, что это?

— Нет, — прошептал Яр и поднял голову. Игорь подошёл вплотную и заглянул ему в глаза. За решёткой в это время Жора поднялся на цыпочки, надеясь услышать новое откровение. Даже Ольга в углу привстала.

— Это твой пропуск в Новейший Мир! Этим ты отличаешься от «зверей», которые не