Мы купили несколько листов бумаги, довольно дорого, металлический стилус и брусок чернил. Небольшой кубик, примерно два на три сантиметра, стоил полсеребрушки! Ригер сказал, что их добывают из каких-то морских животных. Варят со всякими добавками, сушат и прессуют. Кусочек чернильного кубика нужно развести горячей водой и можно писать, сухие же они хранятся почти вечно.

Точнее — можно рисовать. Мы договорились, что дома он срисует мой штарт и с этим пойдет к королевским архивариусам. Лучше заплатить и узнать всё, что можно, о моей родне, чем явиться самой и выяснить, что меня ждет престарелый жених. Всякое может быть, куда-то же меня везли на судне. А может, у меня есть какое-то имущество?

Дома я отправила с кухни Грину и поставила горшок на плиту. Ригер, по моему приглашению присутствующий здесь же, терпеливо наблюдал, как я грею вино. На крышку я положила свернутое в несколько слоев полотенце, смоченное холодной водой. Объяснять я ничего не стала.

— Сам все увидишь! Я заметила эту штуку, еще когда жила в замке. И подумала о том, что чем крепче вино — тем дольше хранится. А это будет очень крепким!

Тряпку я, периодически, окунала в миску с холодной водой. На глазок вина в горшке было литра два-два с половиной. Я сливала капли с крышки и снова закрывала. Попробовала чайной ложкой что выходит. Ну, градусов шестьдесят, я думаю, есть. Наполнив испарениями небольшой стаканчик, грамм на сто пятьдесят, я подала его Ригеру.

— Глотни, только очень аккуратно. Оно крепкое.

Со словами:

— Ты просто не представляешь, какой крепости пиво варят на границе! — этот балбес залпом глотнул всё, что было!

Как там говорится-то? «Э-ди-вот!»

— Носом, носом дыши! Ригер! Закрой рот и дыши только носом!

— Воды — сипел Ригер и хватался за горло.

— Да нельзя воды! Дыши носом!

Я пихала ему под нос кусок хлеба, который схватила со стола. Такой способ употребления самогона я видела в деревне, у бабушки. Там мужики сразу никогда не закусывали, а сглотнув стопку — занюхивали кусочком черного хлеба. В городе я такого не видела, вот и запомнила. Черного не было, только свежая и душистая лепешка, вот ее я и пихала ему под нос, пока он, с побагровевшим лицом, пытался дышать…

Через некоторое время он очухался и дыхание нормализовалось.

— Что это было?

— Не волнуйся, это не отрава, а просто… суть вина. Скоро ты будешь пьяный… — слова «концентрат» на местном я не знала.

— Совсем? — глупо спросил он.

— Совсем, Ригер. Сейчас, вот в этом бокальчике, было все вино, точнее — вся крепость вина, которое я вылила в горшок. И ты его выпил залпом. Так что ты опьянеешь быстро. Советую тебе идти лечь спать. Надеюсь, завтра с утра у тебя будет похмелье, и ты сообразишь, что когда говорят — «осторожнее, сделай глоток», то нужно слушаться.

Глаза у него слезились, а сейчас их заволакивало масляной пленкой опьянения. Я крикнула Грину и попросила ее уложить Ригера.

— Он выпил слишком много вина, Грина, и ему нехорошо сейчас.

— Пойдемте, господин, пойдемте… Я вам попить принесу, поспите, и все пройдет…

Она поддерживала Ригера под мышкой, позволяя ему опираться на ее плечо и аккуратно подталкивала тело к двери.

Вечер я провела в одиночестве. Поужинала, поразмышляла о перспективах, как всё лучше устроить…

Самое забавное, что я знала, как сделать достаточно точный спиртометр из подручных материалов. Такое задание давали нам в школе — изготовить ареометр. Это прибор для измерения плотности жидкостей. И я изготовила. Только вот приятель мой школьный, раздолбай и умница Сенька Перовский, который всегда успевал на физике сделать два варианта, для себя и для меня, потребовал «приложить ручки» и сделать ему такой же.

— Долг, Лизка, платежом красен! А ты мне и так должна, как земля колхозу!

Сенька был читающий парень и его странноватые выражения всегда забавляли меня.

— А сам что? Бездельничать будешь?

— У меня на выходные — грандиозные планы! И утром не забудь еще табличку по истории дать списать.

— Вот ты нахал!

— За это ты меня и любишь — я очень умный нахал!

Посмеялись тогда и разошлись по домам. Кто бы знал, что сейчас это пригодится…

Ничего сложного там не было, и, чтобы не вызывать подозрений физички, я сделала два из разных материалов. Свой из пластиковой трубочки и пластилина, а Сеньке — из старого поплавка и шариковой ручки….

Как давно всё это было! В другом мире и в совершенно другой жизни…

Утром Ригер выглядел слегка помятым, мало ел и много пил. Ну, нормальная реакция на обезвоживание.

— Я думаю, что тебе стоит поспать еще. Проснешься здоровым.

— Ты можешь объяснить, откуда у тебя рецепт этого адского зелья, Калина?

— Я же тебе говорила, что заметила это еще в замке, на кухне…

— Калина, я не «э-ди-вот». Ну, или не совсем он…

Там, в замке, ты могла только заметить. Но что и как — ты не могла знать точно. Откуда ты знала, что если подышать над хлебом, то станет легче? Что нужно дышать именно носом, а не ртом? Или тебе ежедневно выдавали вино для экспериментов? Ты делаешь это зелье не первый раз, это я понял. Но не понимаю, почему ты не хочешь мне рассказать о себе?

— Ригер, я…

— Подожди, пожалуйста. Я даже не настаиваю, что бы ты рассказала мне все. Твои тайны — твоё право, хотя мне несколько обидно… Но — твое право, ладно. А вот то, что ты обладаешь странными знаниями — может насторожить других. Знания о социальном устройстве мира не интересуют женщин, так же, как и законы, кроме тех, которые касаются брака и их имущества. Да и других необычных качеств в твоем характере слишком много. Рано или поздно эти твои странности заметят. И я не буду знать, что именно сказать, как уберечь тебя. Подумай об этом. А я, пожалуй, послушаюсь тебя и пойду еще полежу.

К вечеру я дозрела. Ригер прав, я слишком мало знаю о мире и рано или поздно спалюсь. Если я кому и могу доверять, то только ему.

К обеду он вышел совсем оклемавшийся и, после еды, когда Грина ушла мыть посуду и есть сама, я решилась на разговор.

— Ригер, то что я тебе расскажу, очень необычно и, возможно, отвратит тебя от общения со мной. Я, если честно, не представляю, как ты на это среагируешь. Я не стану тебя даже осуждать, если ты выслушаешь меня и решишь прервать наши отношения. Но поклянись мне в одной вещи — никто и никогда не узнает то, что я тебе расскажу. Никто и никогда, Ригер…

— Слово Ригера фон Крейга.

И я начала говорить…

Вкратце, без особых подробностей.

Ригер слушал с интересом, но без отвращения. Я уже начала надеяться, что все окончится хорошо, когда заметила, что он хмурится и прячет глаза…