– Как тебя… Вася, а ты уверен, что деньги решат дело?

– Да… н-не знаю, – он скользнул через комнату, сел на стул у стены, обычно предлагаемый ученицам. – Ладно, вот тема. Шнурок разбил стекло кое-где. На построении сегодня было велено сознаться. Шнурок чуть не обмочился. Ему хуже смерти, если погонят. Я сказал, что это я. Ну и вот. Или возмещу ущерб, или отчислят. Срок до обеда. Я бы взял… но теперь невозможно. Облава на нас.

– Украл бы, – уточнила я. И подумала: а повезло, что не Топор явился. Того я совсем боюсь. А места за шкафом на двоих не хватит.

– Украл, – он прищурился злее и уже. – Ограбил. Вытряс. Ты допрос не устраивай. Тоже, нашлась заучка.

– Пошли. Поговорим с тем, кому следует возместить ущерб. Не обязательно дело в деньгах. Он может настаивать на извинениях, например. Сомневаюсь, что ты один справишься с таким, – я обернулась к шкафу. – Прошу прощения, могу я идти? Сами видите, дело спешное. И, чем раньше я уйду, тем меньше ущерба оно причинит репутации пансиона.

– И-ии… – просипело из-за шкафа.

Я откланялась, поманила волка… то есть Васю, и пошла к дверям, а то с него сталось бы сигануть в окно. Было стыдно. Со дня похорон всякую ночь я боялась, что меня ограбят. А волки, оказывается, имеют твердые представления о том, что хорошо и что плохо.

– Вася, мне говорили, что вас учат для полиции. То ли тайной, то ли какой-то еще. Меня всегда удивляло, что о вас идет дурная слава. Это неуместно. И деньги. Заведение казенное, разве вам не выплачивают содержание?

Мы миновали длинную галерею, куда выходили двери и внутренние окна пяти больших классов и зала для танцев. Мне стало жарко от запоздалого понимания: стоило сигануть через подоконник, тем более я проделывала подобное не раз! Но именно сегодня в садовой голове барышни Юны буйно расцвела праведность. Плоды сего цветения не заставили себя ждать: я веду волка по благополучному женскому пансиону, куда посторонним вход закрыт. Коридор позади шуршит голосами, заполняется.

– Выплачивают. Все загребал директор, Ну, прежний наш, – Василий не понял моих страданий, и, устав молчать, ответил на давний вопрос резко, отрывисто. – Молодняк понуждал к воровству. Долю брал. Если что, сдавал нас жандармерии. Но к старшим не лез. Жить ему не надоело. Вот так. Было так. Дальше хуже станет, по ходу. Трясут всех. Так трясут, что вдребезги.

– Проверка?

– А то я знаю. Ходят всякие…

– Значит, с ними и следует поговорить.

– Такие не станут слушать.

– Иногда полезно быть взрослой барышней, – мы выбрались за ворота пансиона, и я вздохнула с облегчением, даже улыбнулась. – Уф. Если и уволят, стану бояться этой напасти завтра. Сегодня – свобода. Моя директриса не берет мзду и не понуждает воровать. Она правильная. Такая правильная, аж мне, заучке, тошно.

– Опа… я тебя подставил, – сообразил Василий.

Я отмахнулась и спросила, где искать тех, кто «не станет слушать». Оказалось, мир устроен весьма удобно: и разбитое стекло, и нужные люди пребывают в одном месте. Называется оно «Кода». Сегодня день музыки – всё сводится к ней, даже названия ресторанов. Так я думала, шагая по широкой улице и пытаясь отогнать назойливые мысли о том, зачем влезаю в очередную историю, и опять – чужую. Хотя ответ понятен. Младшего Ваську пожалели волки. Может, потому что он тезка старшего? Или, что вернее, потому что он – сирота, уличный ребенок. Жалостью меня и зацепило. Раз волк Василий способен жалеть, нельзя отвернуться от него. А еще тот пацан из сна и его голодная стайка. Не знаю, в чем их роль, но чую – повлияли.

– Тут, – натянуто выдавил Василий.

Я вздрогнула. Когда отвлекаюсь, бреду и не гляжу, куда. Меня уже, оказывается, под локоть держат. И смотрят на меня, как на ненормальную – с брезгливой и безнадежной жалостью.

– Не, не станут с тобой говорить.

– Проверим. Деньгами-то решить еще успеем, да? До обеда есть время.

– Типа да, – поморщился Василий.

Мы поднялись по мраморным ступеням, огороженным коваными перилами. Миновали витражные двери со сложной мозаикой, любезно распахнутые перед нами и без стука прикрытые за спиной. Ступили на шёлковый ковер, брошенный поверх роскошного наборного паркета… «Кода» потрясла меня. Безумно дорогое заведение, и вовсе не ресторан, а закрытый клуб. Бить в таком окна уж всяко не стоило: двадцать рублей не оплатят и задвижку малой форточки! И люди, которые засели здесь… они, возможно, не разговаривают с барышнями в поношенных платьях. Если бы я сгоряча не наобещала Василию невесть чего, я бы не решилась подойти к лакею, явившемуся встретить нас. Но за спиной – волк, отступать некуда.

– Чего изволите?

– Встретиться с тем, кто выставил требования по возмещению ущерба, – набрав воздуха, выпалила я. – Изволим с ним говорить, да. Непременно.

– Вам назначено?

– До обеда срок. То есть – да.

– Прошу, – жест руки в белой перчатке был плавным и каким-то механическим.

Не люблю дорогие заведения. Они холодные и злые. Свечи на столиках не горят. Камин какой-то ненастоящий, в нем жить можно, до того велик. И цветов нет в общем зале. На столах дурацкие хрустальные пепельницы. Неуютно. Шаги по коврам не производят и малого звука. Это тоже неприятно. Словно мы недостойны права пошуметь!

– Сюда.

Еще одна дверь с витражами. Открывается… Василий заглядывает первым, и сразу делается жалким. Значит, увидел того, кто для него страшнее подлеца-директора. Подумав все это, я шагнула следом, сильно заинтригованная.

– А! – это все, на что меня хватило.

– Ну ё… – ответ получился под стать.

Да что ответ, и без слов меня морально расплющило! Дело о двадцати рублях вдруг разрослось десятикратно: год назад он желал плюнуть в меня, но не смог доплюнуть. Теперь появилась перспектива и переплюнуть, и придушить… и вдобавок испортить жизнь Васе.

– Какое отношение ты имеешь к головорезу? Ты что, и его подвезла на телеге, безлошадная барышня?

– Вы знакомы? – встрял ошарашенный Василий.

– Мы вместе кое-кого пох-пох-хоронили, – с разгона проблеяла я. И попыталась объяснить столь странный ответ, пока у Якова глаза на лоб не вылезли: – я денег дала, ребята закопали. То есть… а, ладно. Тебя уже выпустили? Ты очень зол, да?

– Я очень благодарен, и я уже во всем разобрался. – Тот, кого я знала Яном и Яковом, выглядел совершенно иным человеком, но знакомо тер затылок и щурился. – Похоронили они… однако! У вас есть общие дела кроме закапывания трупов?

– Давай будем считать, что стекло разбила я. Вот в прошлый раз наоборот, вина упала на тебя, – до сознания запоздало добрались слова «очень благодарен». На губах сама собою образовалась улыбка: в меня не плюют! На меня не злятся. Благодать, хочется попрыгать на одной ножке. – В общем, не тирань Васю.