Василий выполнил строевой разворот и удалился, чеканя шаг. Не знаю, сделал он это из уважения, недоумения… или пытался не думать, яростно стуча каблуками. Младший Вася очнулся и наконец проглотил последний кусок рыбы. Закашлялся.

– Выезжаем, пора, – Яркут подвинул мой стул. – Я намерен представить тебя кое-кому. Это серьезное решение. У него очень сложно со временем, так было всегда. Даже когда он был не старше Василия и болел, в день проходило по три встречи. Ужасная жизнь. Гораздо хуже каторги. То ли дело я: развлекался злее Васи-волка, долго и беззаботно. Да и теперь…

Яркут отмахнулся от несказанного и повел меня под локоть. У крыльца ждал автомобиль. Бордовый низ, верх цвета слоновой кости. Прежде я один раз ездила в авто, наемном. Внутри было вонюче и тесно. Сейчас впечатления обновились, а что с Васькой творилось – не рассказать! Он даже высовывался в окно и показывал язык, плюща нос об заднее стекло. Яркут не мешал. Он сел вперед, а мы с Васькой заняли широкий задний диван.

За полированными стеклами сперва замелькали знакомые улицы с плотными рядами домов, а после – ограды с парками и редкими особняками. Я глазела, крутила головой… и пропустила момент, когда мы прибыли на место. Автомобиль замедлился и встал, Яркут открыл нам дверь. Крепко взял меня и Ваську за предплечья и повел.

Помню роскошные клумбы и сад камней – первый раз вживую его рассмотрела, раньше лишь в книгах читала и схемы перечерчивала. Вазы с цветами в стеклянном зале – инаньские, династии Му – были чудо как хороши. Но шторы… я бы заказала на тон темнее, менее плотные, и убрала золотую вышивку. Она дорогая, а смотрится неуместно, пестрит. И ковры, укрывающие лестницу на второй этаж: кто их выбирал? Узор так кричит, аж глазам больно.

– Не надо давать советов, хозяева того не стоят, – тихо выговорил Яркут. Хмыкнул и добавил в самое ухо: – Яков бы сказал, что они барыги. Яков бы почистил им сейфы… профилактически. Обнаглели от жирной жизни. Хотя что они сейчас делают? Побираются кое у кого, умом разживаются впрок.

Сразу захотелось спросить, что учудил бы Ян и кто побирается, но я усердно проглотила вопросы. Не ко времени. А еще… когда он шепчет в ухо, мысли выдувает из головы. Вообще все.

– Десять минут, но прошу сократить по возможности, – строго велел тучный и величавый человек, кивая Яркуту. – Сложный день.

– Он поел?

– Нет… еще нет.

Яркут оскалился и резко остановится. Выдохнул шумно, длинно. Снова посмотрел на того, кто нас торопил.

– Велите принести суп, обязательно не горячий. Как вы можете потакать ему? Он забывает обедать. Я говорил много раз, это недопустимо.

Нас с Васей дернули вперед, почти вбросили через полуоткрытые двустворчатые двери в круглый зал под сияющим прозрачным куполом. В центре зала размещался круглый же стол, и вообще симметрия была избыточной, навязчивой. Но – не раздражала, потому что все внимание сразу забирал человек в кресле у стола.

Я понятия не имела мгновение назад, что в мире обитают такие солнечные люди. Он сиял… а еще – я споткнулась и постаралась не охать – над его головой день был смурной. Кажется, всегда… Так что Яркут прав, златовласого надо кормить супом и вообще оберегать.

– Куки, – на лице солнечного человека блеснула улыбка, и смурная тень отодвинулась, поредела. – Я устал. Хорошо, что ты здесь.

– Суп. Немедленно, – прорычал Яркут.

– О да, – покладисто кивнул златовласый. Оглядел нас с Васей. – У тебя есть близкие люди? Я впечатлен. Садитесь. Сколько времени дал Егор?

– Десять минут. Суп!

– Куки, говорят, ты занялся воспитанием каких-то детей, – вздохнул златовласый. И хитро глянул на Яркута. – Трудно им.

В зал почти бегом явился слуга с подносом, выставил на стол тарелки, похожие на полусферы – можно и пить через край, и кушать ложкой. Позаботился слуга о двоих: принимающем нас человеке и Васе. Златовласый с сомнением глянул в свою тарелку, принюхался.

– Кого там… сварили? Кулинария сродни пыточному делу.

– Цыплёнка. Дохлого, – то ли утешил, то ли напугал Яркут. – Ешь!

От такой насильственной заботы Вася проникся, сразу выпил весь бульон, давясь и задыхаясь. Златовласый проследил и осторожно тронул свою чашку. Покосился на Яркута и мученически выпил содержимое, но только половину. Глянул снова над краем чашки, смущенно пожал плечами и допил остальное.

– Мальчик на тебя не похож, – сообщил очевидное хозяин приема. Между прочим, его самого нам так и не представили. – Расскажи о нем.

– Юна твердит, у пацана дар рисовать. Большой дар. Очень большой. Прозвучало так убедительно, что я решил показать пацана тебе. Вдруг порадуешься.

– Юна, – златовласый улыбнулся мне и охотно принял папку. Чуть прищурился. – Юна, вы редкостное существо. Не заинтересованы в деньгах ни позитивно, ни негативно. То есть вы к деньгам… перпендикулярны. Такая свобода души есть огромная редкость. И она делает рекомендацию по поводу мальчика весомой. Что ж, изучим.

Некоторое время златовласый рассматривал нарисованную маргаритку на обложке, затем шепнул «тёплая». Открыл папку и стал быстро раскладывать наброски в две стопки. Я не так давно подбираю работы Васьки для показа возможному учителю, в папке всего двадцать три эскиза. Не задерживаясь и на миг, друг Яркута отделил те, что созданы до смерти мамы, от новых. Снова взглянул на Васю.

– Дар сродни стихии. Может ровно капать дождиком всю жизнь, стекать в проторенное русло. Но иногда приключается прорыв плотины, шторм или что-то иное, столь же неординарное. Возникает новое русло. Не знаю, что стало вашим личным штормом. Ранние работы дают намек на хороший навык и особенный глаз. А вот эти, новые… молодой человек, вас что-то держит на месте?

– Вася совсем один и сам по себе, – быстро шепнула я.

– Тогда решим сразу. Я оценю три выбранных наброска по десять тысяч, средства выделю в виде содержания и оплаты учебы. Я не добр, я практичен, – златовласый отмахнулся от моего оханья. – Кроме того ставлю два условия. Все работы за время учебы я должен видеть, по каждой приму решение, остаётся она в моем распоряжении или же допустимы продажа, уничтожение, дарение. Это условие не принесет художнику денег, оно – обременение. Но позже я закажу и оплачу картину. Не знаю пока, может, даже портрет Куки.

– Да чтоб тебе! – скривился Яркут.

– Молодой человек, я вынужден предречь вам горькую и трудную жизнь. Вас не поймут и будут критиковать. Не знаю, является ли утешением поздняя слава, она обыкновенно посмертна. Но я намерен по возможности приглядывать за вами. Это снова практичность. Мой род владеет лучшей коллекцией картин именно потому, что успевал всякий раз увидеть ценность до появления ажиотажного спроса. Вы теперь же остаетесь здесь, вами займется маркиз Ин Лэй, мой поверенный в делах, связанных с искусством. Он нечасто бывает в этой стране, вам повезло. – Златовласый обернулся и сказал в сторону, кому-то незримому: – Надо проверить состояние бумаг и уладить долги юноши, если таковые имеются. Через месяц он отбудет в академию. Сделайте пометку для утреннего секретаря, надо обсудить выбор наставника, пусть организует звонок. – Златовласый обернулся и улыбнулся Васе. – Можете идти, Василий. Вам предоставят комнату для отдыха и подберут одежду. О, примите небольшой совет: капризничайте безбожно и неограниченно. Это приветствуется, ведь вас привел Куки.