принадлежат и исторические колебания русской культуры между недоверчивым отторжением западной цивилизации и восхищенным ученичеством у Запада.

Наконец, макросемиотическими законами регулируются не только пространственные, но и временные, исторические формы культуры. В своих поздних работах Лотман описывал их через оппозицию «постепенного развития» и «взрыва»[123]. Постепенное развитие более или менее запрограммировано, идет в непрерывном режиме, воспроизводя с вариациями одни и те же структуры; а в периоды взрыва возрастает неопределенность и становятся возможными резкие перевороты, трансгрессия привычных норм. Для макросемиотики взрыв – не катастрофическое разрушение, а, наоборот, момент высшей продуктивности, активизации таких смысловых ресурсов культуры, которые при постепенном развитии оставались под спудом, подавляемые одной господствующей традицией. Семиотические взрывы иногда совпадают с политическими революциями, но могут происходить и независимо от них; вернее, сама политическая революция может составлять лишь частный момент более общего переворота в мышлении – так было, например, с Французской революцией конца XVIII века, которая в семиотическом плане представляла собой лишь эпизод эпохальной трансформации европейской культуры в эпоху Просвещения и романтизма.

В момент культурного взрыва делаются очевидными «непредсказуемые механизмы культуры», ее многовариантность. Историческое развитие вообще и развитие культуры в частности никогда не предрешено, оно кажется неизбежным только ретроспективно, когда среди разных возможностей развития реализовалась лишь одна. В качестве аналогии Лотман приводит сюжеты о «сказочной царевне, руки которой домогаются несколько принцев». Пока царевна не сделала свой выбор, все они – равные претенденты-женихи, а после того, как выбор уже сделан, один из них будет видеться ей законным мужем, а остальные – недостойными ухажерами. «Искусство смотрит на жизнь глазами еще свободной невесты, история – взглядом связанной выбором жены»[124].

Действительно, в трансформациях культуры особенная роль принадлежит искусству. Реализуя механизм автокоммуникации, то есть интенсивной выработки и переработки кодов, с помощью которых люди познают мир и сообщают друг другу знания, искусство воплощает в своих произведениях момент творческой свободы, перестройки сложившихся структур:

Функция искусства в общей системе различных сфер культуры и состоит в том, что оно создает реальность гораздо более свободную, чем реальность материального мира[125].

Искусство – самая семиотически богатая часть культуры, лаборатория ее превращений. В нем эстетическая функция знаков систематически взаимодействует с двумя другими – коммуникативной и познавательной. Изучая феномен культуры и место, которое занимает в нем искусство, семиотика создает теорию художественного творчества (в частности, теорию литературы) и одновременно делает далеко идущие выводы о том, каким образом человеческая мысль и творчество развиваются в истории.

Заключение

В главе 2 уже упоминалась дивинация (гадание), игравшая большую роль в жизни античных обществ. Одним из ее видов были ауспиции – гадание по полету птиц. Сначала жрец-гадатель очерчивал жезлом священное пространство в небе – оно называлось templum – и в дальнейшем следил только за теми птицами, которые залетали в эту воображаемую рамку.

Античный ритуал гадания может служить эмблемой современной науки: она всегда разделена по дисциплинам, каждая из которых вырезает, выгораживает себе обособленный сектор в изучаемой действительности, отвлекаясь от того, что находится за его пределами. Так и семиотика культуры не пытается стать универсальной «наукой обо всем», она знает свои собственные границы, и в этом залог ее научности. За ее пределами находятся другие явления, ей недоступные, и ими должны заниматься другие дисциплины. Соответственно, и в настоящем учебном пособии оставлены неразработанными некоторые важные проблемы культуры, которые лишь отчасти принадлежат к предмету семиотики, располагаются на ее границах. Например, лишь отрывочно говорилось о столь важном теоретическом понятии, как текст, потому что оно относится преимущественно к ведению лингвистики и теории литературы. Довольно кратко сказано и о проблеме мимесиса — она смыкается с задачами семиотики, но все-таки является междисциплинарной и вообще на сегодня еще недостаточно изучена.

Есть и еще одна важная проблема, которая не раз затрагивалась в нашем изложении; размышляя о ней, семиотика культуры тоже подходит к собственным пределам и даже может критически преодолевать сама себя, вновь обретая общий предмет с философией. Это проблема человека в мире знаков. Работа следопыта, ищущего случайные признаки-следы; коннотативные сообщения, которыми передаются отношения власти; языковые игры и речевые акты, вовлекающие субъекта в диалогическое взаимодействие с другими; внутренняя коммуникация, в ходе которой языковой субъект обогащает свой код; иконоборческое неприятие знаков-изображений или же завороженное вглядывание в несистемный знак-punctum; семиотизация собственного тела (в моде) и собственного поведения (жизнь как текст); магическое или фетишистское отношение к деньгам; членение мира на «свою» и «чужую» области – все это содержательные смысловые жесты, позиции, занимаемые человеком с помощью знаков и конституирующие его самого.

В отличие от знаков технических, знаки культуры служат не только для коммуникации и даже не только для получения знаний – в работе с ними происходит становление человека как личности и как разумного существа. Ролан Барт говорил об этом в одном из интервью 1979 года, за год до смерти, и сказанное им о языке применимо ко всей сфере смысловой деятельности, производимой с помощью знаков:

Человек совершенно единосущен языку. Язык – это не какой-то инструмент, придаток, которым человек обладает «помимо прочего» и который позволяет ему общаться с соседом, просить его передать соль или открыть дверь. Ничего подобного. На самом деле язык создает человека как субъекта, человек не существует вне языка, которым он сформирован…[126]

Такие основополагающие экзистенциальные отношения между человеком и знаками обеспечили науке о знаках центральное положение в современной гуманитарной мысли. Семиотика культуры в своих крупнейших достижениях ХХ века стала этикой и эстетикой знаковой деятельности, обосновывая активную, критическую и творческую позицию человеческого субъекта в мире. Ту же задачу решают, со своей стороны и своими средствами, философия, художественная литература и искусство, и их содружество с семиотикой культуры показывает, что методологическая разделенность научного познания сама имеет свои пределы, за которыми это познание образует единое целое с непосредственно жизненным освоением мира. Семиотика нужна не только ученым и не только художникам, ее идеи касаются каждого из нас, определяя наше место в истории, обществе, культуре.

Рекомендательный список литературы[127]

1. Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов; Основы семиологии / пер. Г.К. Косикова // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму. М.: Прогресс, 2000. С. 196–238, 247–310.

2. Барт Р. Риторика образа; Эффект реальности; Разделение языков; Война языков / пер. Г.К. Косикова, С.Н. Зенкина // Барт Р. Избранные работы: Семиотика, поэтика. М.: Прогресс, 1989. С. 297–318, 392–401, 519–540.

3. Барт Р. Третий смысл: Исследовательские заметки о