В то же время христианство восхваляло себя как религию любви. Об Иисусе вспоминали, что он учил своих последователей превыше всего и вся любить Бога, а затем – любить ближних как самого себя. И под «ближними» он подразумевал не только родных или соседей. Нет, каждый человек, даже враг – наш ближний. Христиане призваны любить всех в мире – даже тех, кто их презирает, ненавидит или преследует.

Если Бог заповедовал своему народу любить других и, следовательно, делать им добро, а эти другие обречены на осуждение грядущим Божиим судом, если не покаются, не обратятся к Богу и не начнут поклоняться лишь ему одному, вывод очевиден: христианам необходимо побуждать других принять свою религию. Это единственный путь к спасению, единственный способ избежать вечных мук – и, следовательно, единственный способ для христианина проявить свою любовь на деле.

Так что христиане, начиная по крайней мере с Павла, стали миссионерами, убежденными в том, что их задача – обратить весь мир. Первооткрывателем этой идеи Гудмен считает именно Павла. Павел стал новатором, «единственным апостолом, составившим план систематического обращения всего мира, регион за регионом»[111]. В то же время это было нечто насколько новое и невиданное, что другие организованные христианские миссии, за исключением Павловой – не только в I веке, но и за весь период вплоть до обращения большей части империи, – нам неизвестны. По замечанию Макмаллена, «после святого Павла миссии в Церкви не было»[112].

В это, быть может, трудно поверить, но всех христианских миссионеров в течение четырехсот лет от появления Нового Завета, о которых мы хоть что-то знаем, можно счесть по пальцам одной руки: Григорий Чудотворец, трудившийся не по всему миру, а лишь в небольшом Понтийском регионе, на территории нынешней Северной Турции; Мартин Турский, епископ IV века, обращавший язычников в своем родном городе Туре во Франции; и Порфирий, епископ конца IV века, закрывший языческие храмы в Газе и обративший в христианство их прихожан. Как видим, об армиях проповедников, стучащих в двери, речь не идет. Нам известны всего трое, и каждый – в отдельном отдаленном регионе[113]. И даже рассказы о них, как мы увидим далее, в основном легендарны.

Но если христиане не обращали других в свою веру при помощи организованного миссионерства, как же они это делали? Ответ прост: отнюдь не публичными проповедями или хождением по домам. Они использовали свои повседневные социальные сети – и обращали людей в обыденной жизни, лицом к лицу, из уст в уста[114].

Социальные сети – это обычные межчеловеческие связи, имеющиеся у каждого из нас, просто потому, что все мы – живые люди и живем обычной человеческой жизнью. У нас есть семьи. Друзья. Соседи. Коллеги или сослуживцы. Клиенты или заказчики. Мы встречаем знакомых на улице, в магазинах, на спортивных мероприятиях. Состоим в различных клубах и организациях. Участвуем в жизни своих общин. Короче говоря, у нас множество разнообразных связей с самыми разными людьми.

С людьми, которых мы так или иначе знаем, у нас много общих знакомых. Но у каждого из них есть и свой круг знакомых, в который мы не вхожи. А те знакомые, в свою очередь, могут иметь с нами общих знакомых или не иметь. Социальные сети бывают очень запутанны – и никогда не бывают стандартными или однообразными. Вместе это сложное переплетение связей и составляет человеческое сообщество.

То же верно и для античного мира. Христиане общались не только друг с другом. Напротив: в ранние столетия большинство знакомых каждого христианина христианами не были. Именно через эти социальные сети в основном и распространялось христианство.

Допустим, какая-то христианка рассказывает подруге о своей новообретенной вере. Пересказывает ей те истории, что слышала сама, об Иисусе и его последователях. Рассказывает и о своей собственной жизни: о том, как помолилась христианскому богу и он ей помог. Подруга с интересом слушает ее рассказы и через некоторое время начинает задумываться, не присоединиться ли и ей к христианской Церкви. Она становится христианкой, – и возможности распространения «благой вести» увеличиваются: ведь у нее тоже есть подруги! А также семья, родные, соседи и множество разного рода знакомых.

Итак, эта женщина обратилась. Со временем она обращает своего мужа. Он настаивает на том, чтобы христианами стала вся семья – и дети, и слуги, и рабы. Три года спустя обращает и своего партнера по бизнесу. Тот также требует, чтобы христианскую веру приняла вся его семья. Одна из дочерей этого человека не просто выполняет требования отца (начинает молиться и раз в неделю ходить в церковь), но и становится глубоко верующей христианкой. Она обращает свою лучшую подругу а та – свою мать, а та – своего мужа, а тот – соседа…

И так далее. Год за годом, десятилетие за десятилетием. Одна из причин распространения христианства именно в том, что оно было единственной религией такого рода – миссионерской и эксклюзивной[115]. Именно эти две характеристики делали христианство непохожим на все остальное. Люди, обращавшиеся в христианство, поворачивались спиной к своему языческому прошлому, языческим обычаям, языческим богам. Это означает, что практически каждый новый христианин в прошлом был язычником. Одним прихожанином в церкви больше – одним приверженцем старых, традиционных религий меньше. Так рост христианства неизбежно вел к угасанию язычества[116].

Чтобы понять эксклюзивность христианства, возможно, стоит задуматься о необычном подходе христиан к вопросу «выбора». Разумеется, всем в Древнем мире приходилось выбирать, как жить, что думать, как себя вести, кому поклоняться. Современные историки описывают языческие религии как своего рода «рынок», где «покупатели» могли выбирать между конкурирующими «товарами»[117]. Как мы выбираем, какую рыбу купить на обед, так и верующий выбирал, каким богам поклоняться. А ведь на рынке выбор стоит не только между рыбой разных сортов: можно прикупить там и овощей, и фруктов, и зерна. В каждом случае, на каждом повороте и «развилке» мы делаем выбор. Также обстояло дело и с религией: можно было выбирать и то, какие культы исповедовать, и то, насколько серьезно и тщательно выполнять их требования.