– Не смеши меня.

– И не думал даже. Послушай, есть кое-что, что тебе следует знать. – Он косится на Джона – не слушает ли тот. Он не слушает, шушукается с Файфер. – Мать Джона и его сестра были схвачены ищейками и сожжены на костре за колдовство. Они были знахарками.

– Что? – Узел в груди завязывается туже. – Когда?

Джордж вздыхает:

– В прошлом году. Как-то утром Энни и Джейн – мать и сестра – вышли из Харроу, предположительно – проведать пациента. Джон и Питер даже не знали, что они ушли. В общем, они не вернулись. Полагаю, ты понимаешь, что это значит.

Я мотаю головой. Но, конечно же, мне все ясно.

– Питер и Джон поняли. Они направились в Апминстер, сделали все, что могли. Но Энни и Джейн все равно пошли на костер. В какой-то момент Джон попытался добраться до них, в огне… – Голос Джорджа садится. – Не знаю, что он там себе думал. Повезло, что его не арестовали – не знаю уж почему. Стражники избили его до потери сознания. Он валялся на земле, избитый и окровавленный, и смотрел, как умирают прямо перед ним мать и сестра.

Я останавливаюсь. Вспоминаю, что говорил мне Джон там, у Николаса, про сожжения. Не поняла я только того, что он говорит о матери и сестре. Представить себе не могла, что ему пришлось это увидеть. Меня прошибает пот, мутит. Где-то в уголке сознания всплывает безразличная мысль: не вырвет ли.

– Это не я, – говорю я шепотом. – Не я их брала. Я все свои аресты помню. Это была не я.

– И все равно, – отвечает Джордж, – нельзя, чтобы он узнал. Он тебя не убьет, но на самом деле не это меня волнует. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, – шепчу я.

– Пошли тогда.

Мы идем дальше. Я смотрю в землю прямо перед собой, припорошенные снегом листья и ветки хрустят, как ломаемые косточки. Чувствую на себе внимательный взгляд Джорджа, но не реагирую на него. Ощущение тяжести, усиливающееся в моей груди, угрызения совести, подобно ползучим лианам, готовы меня задушить. Да, это не я брала мать и сестру Джона, но я арестовывала других, таких же. Я отвечаю за их гибель, за разрушение семей, подобно семье Джона, и еще за что? Я ведь думала, что поступаю как можно лучше для страны, для ее защиты. И все это было ложью.

После нескольких часов пути лес наконец расступается, сменяясь пастбищами. Волны зеленых холмов, широкие полосы темно-желтой раннезимней травы, обрамленные низкими каменными заборами, утыканные белыми овцами в пушистых зимних шубах. Единственная узкая проселочная дорога тянется на мили. Снег сменяется дождем, сопровождаемым глухими раскатами грома. После сравнительной безопасности густого леса я чувствую себя очень неуютно на таком открытом пространстве.

– Здесь мы разделимся, – говорит Джон. – Я пойду вперед, а ты, Джордж, – замыкающим. Если что случится, Хорейс вам даст знать. Увидите его – бегите и прячьтесь. Я потом вас найду, когда решу, что опасность миновала.

Сокол почти всю дорогу кружил над нами в небе, но сейчас он отдыхает на вытянутой руке Джона.

Мы соглашаемся. Он выпускает Хорейса и покидает нас неторопливым бегом по дороге, взбирается на первый холм, потом скрывается из виду. Джордж отстает, пропустив вперед Файфер и меня. Она демонстративно меня не замечает, так что несколько миль мы идем молча, глядя лишь на дорогу. Дождь продолжается, превращая ее в сплошной грязевой поток. Идти по нему, погружаясь по щиколотку, – трудно и медленно.

Файфер дрожит, кутаясь в мокрый плащ, губы у нее посинели от холода. Она оступается, шагнув в выбоину, я подхватываю ее под локоть, удерживаю от падения. Она кидает на меня благодарный взгляд, но тут же выдергивает руку и устремляется прочь, бурча что-то себе под нос.

– Всегда пожалуйста, – говорю я.

Она резко оборачивается, на лице написано отвращение.

– Что ты вообще здесь делаешь?

Не могу удержаться от ухмылки:

– Теологи давно согласны в том, что наше пребывание на Земле…

– Идиотка, я не об этом! – вспыхивает она. – Ты вообще на что-то способна? Николас говорил, ты ведьма. Вот я и спрашиваю: можешь ли ты творить магию? Хоть какую-то?

– Ах это, – говорю я. – Нет.

– Ты чары никогда не наводила? Проклятия?

Я мотаю головой.

– Даже случайно? Скажем, пожелала кому-то вреда и так и вышло?

– Нет.

– Может, тебе слишком везет? Так бывает с необученными колдуньями. Они творят магию, сами того не подозревая, и думают, что это чистое везение.

– Тебе правда кажется, что я везучая?

Файфер фыркает, и выражение ее лица слегка смягчается.

– Нет, пожалуй. Хотя ты выздоровела от тюремной горячки. Я думаю, ты знаешь почему. – Она задумчиво поджимает губы. – Должно быть что-то, что ты умеешь. Иначе бы…

Ее прерывает появление Хорейса, едва не задевающего наши головы распростертыми крыльями.

– Бежим!

Мы бросаемся прочь с раскисшей дороги, перемахиваем через забор, в поля, на ходу ища укрытия. Трава тут невысокая, деревья далеко, но если бежать достаточно быстро, можем успеть. Я хватаю Файфер за рукав и тащу за собой, и вдруг слышу – сперва тихо, затем громче: топот конских копыт по грязи ни с чем не спутать. Кто бы это ни был, они уже близко. До деревьев нам не добраться.

Файфер хватает меня за руку и делает знак прижаться к земле.

– Ты чего? – говорю я. – Увидят же…

– Не увидят.

Она роется в плаще, вытаскивает длинную шелковую нить с тремя узлами. Я немедленно узнаю этот предмет: лестница ведьмы. Ею пользуются, когда нужно быстро исполнить трудное или не требующее времени заклинание. Колдун закачивает в эту нить свою энергию, освобождаемую при развязывании узла. Блэквелл нам показывал, как это действует.

Теперь ясно, почему ему был знаком этот прием.

Файфер хватает пучок травы и начинает развязывать узел на нити; пальцы у нее дрожат, а топот копыт все громче.

– Расти!

И подбрасывает траву в воздух. Былинки тянутся вверх, растут, образуя огромную изгородь фута в четыре высотой и длиной не меньше десяти футов. Трава настолько высока, что загибается вниз, образуя надежное укрытие.

Мы заползаем под нее, подтягивая к себе мешки и плащи, чтобы не было видно с дороги. И я уже вижу четырех всадников под королевским штандартом. Файфер смотрит на них расширившимися от страха глазами. Мы замираем и ждем, пока всадники проедут.

Но не тут-то было. Лошади переходят на легкий галоп, на рысь, на шаг и останавливаются совсем, не доходя до нас каких-то пятидесяти футов.

– Мне уже которую милю отлить надо! – бурчит один.

Слышно, как его ноги плюхаются в грязь, когда он спешивается.

– Так давай быстрее.