И ничего не вышло.

На морщинистую ладонь села бабочка.

– Я чувствовала, что мы стоим на краю. Они… на них мне было плевать. Но я не собиралась умирать вместе с ними. Ко всему я поняла, что стараниями Затокина нахожусь в том положении, которое принято называть интересным. Хотя, помилуйте, ничего-то интересного в нем не было. Отвратительно, когда тебя постоянно мутит, голова кружится, а сила то уходит, то вдруг накатывает так, что сдержать ее нет никакой возможности.

– И вы?..

– Я решила уйти. У меня были знакомые за границей, и я здраво полагала, что смогу устроиться.

– А ребенок?..

– Не буду лгать, мое состояние пугало меня, поэтому я всерьез рассматривала возможность от него избавиться.

– И почему?..

– Потому что он и без того дорого стоил. Я не привыкла просто отказываться от цели.

И наверняка все-таки где-то в глубине души верила, что вполне возможно, все еще продолжала надеяться на что-то большее…

Не ответит.

Брасова разглядывает бабочку с видом пресосредоточенным, и только губы беззвучно шевелятся. Заглянуть бы в ее мысли…

– Я говорила ему, что если мы останемся, как он того желает, то погибнем… Ждать? Чего? Дивизий, которые увязли на западном фронте? Генералов, во многом довольных переворотом? Они давно желали реформ и, получив реальную власть, вряд ли были готовы с нею расстаться. Это позже к Гостомыслу стали присоединяться якобы из верноподданических чувств, а в реальности просто поняли, что поодиночке их уничтожат. Вспомни хотя бы Северинцева. Сколько за ним пошло… объявил свободными земли, золото с Ахтюнских приисков изъял, только куда оно подевалось? А сам Северинцев? Неважно… главное, нельзя было ждать. Не здесь, во всяком случае. Выехать за границу. Получить поддержку. Да, за нее пришлось бы платить, не без того, но что бывает даром? Он же уперся… без брата никуда не двинется… и да, он был рад моей беременности и согласился переправить меня в безопасное место. Имелся у Затокина человек со связями на границе.

Она замолчала, и молчание это тянулось нитями тягостных воспоминаний. Бабочка поднялась с ладони, закружилась, роняя капли пыльцы с крыльев. И в неровном полете ее виделось нечто исключительно важное. Димитрий моргнул, избавляясь от наваждения.

– За что вы его убили?

– Полагаете, убила?

– Практически уверен. Если бы не это, то вы бы, думаю, не стали скрываться. Явились бы к Александру. Вы бы взяли все, что можно, а вместо этого притворяетесь старухой.

– Я не притворяюсь. Я и разговариваю-то с вами лишь потому, что никто, даже эта тварь Одовецкая, мне не поможет.

– Отчего же тварь?

– Она жива. И проживет еще долго… она старше меня вдвое, а проживет… и ведь помочь в ее власти. Мне Затокин рассказывал, на что способны старые роды…

– Она не убивала того, с кем связана кровью.

– И это верно, – согласилась Брасова, – однако это еще не повод не ненавидеть ее. Знаете, когда кого-то да ненавидишь, становится легче. Достаточно выбрать себе человека, сказать, что вот он, истинный виновник, и сразу появляются причины, а заодно уж на сердце отпускает. По-своему я привыкла к Михаилу. Он был хорошим человеком. Доверчивым безмерно, конечно… он снял ограничительный браслет, который на него повесили. Он сумел создать портал до Сунецких пустошей, а оттуда оставалось всего-то пару прыжков до побережья…

Она закашлялась, и кашель сотрясал исхудавшее это тело. Но когда Димитрий покачнулся было, желая лишь помочь, старуха подняла руку.

Не след мешать.

Она размазала по губам темную кровь, будто дешевую помаду, сплюнула на землю и продолжила:

– Мы остановились у знакомой Затокина. Ее отец был далек от мира сего. Да и она сама сперва показалась мне женщиной исключительно бестолковой, правда, вскоре я поняла, насколько ошибалась.

– Речь идет о Марене Витрохиной, как я полагаю? Той, которая Быстрицким приходилась троюродной племянницей?

– И до того докопались? Но да, мне вновь стало дурно… в моем положении не следовало переутомляться, да и нервы… я прилегла. Я не собиралась его убивать. Помилуйте. Я прекрасно осознавала, что мой нестабильный дар вряд ли защитит в случае реальной опасности. Я могу подчинить человека, двух, трех, но чтобы справиться с толпой, нужна грубая сила. У Мишки ее было с избытком. Да и… мне казалось, я убедила его. Мы отправимся на побережье. Сядем на корабль, а там… тетушка Аликс пусть и не слишком будет рада этаким гостям, но от дома не откажет. Потом… потом останется собрать армию и вернуться, восстановить справедливость, наказать виновных. Подавить смуту…

– И занять престол?

– Верно, – не стала лукавить Наталья.

– В ваших рассуждениях имеется один изъян, – Димитрий все же подал платок, не то чтобы вид старухи его смущал, просто… раз уж беседа столь светская. – Чтобы занять престол, надобно, чтобы иных претендентов не осталось… и выходи, вы знали?

– Догадывалась. Вернее, скажем так, разговоры о целесообразности сохранения жизни императору ходили давно, а я не глуха и не глупа. Я знала, что казнят, и не только Николая. И моя вина лишь в том, что я сказала Михаилу. Понимаете, я была слаба, подвержена эмоциям. Это неприятно, когда любая малость вызывает потоки слез. Я порой сама не понимала, что со мною происходит, и говорила, говорила… Мне казалось, что слова – это важно, что, пока я говорю, он меня не оставит.

Она дала ощутить свою обиду. Разочарование.

Вот только Димитрий подозревал, что разочарована она была отнюдь не супругом, которого все же успела изрядно изучить, но самой жизнью, сложившейся столь неудачно.

– Он решил, что должен их спасти… Боже мой, он был настолько же упрям, насколько и наивен. Спасти. Зачем? И кого? Своего брата, который даже корону удержать не сумел? Его несчастного сынка, жившего лишь, пока целители это позволяли? Он всерьез решил объявить его императором, сам станет регентом, будет служить верой и правдой. И мне полагается. Служить. Этой бриттской потаскушке, которая сидит на заднице и ждет чуда.

Гнев вернул ее к жизни. Почти.

– Как вы его убили?

– Ножом. Ударила удачно… или неудачно… у меня был с собой… всегда был… порой женщине никуда без оружия, а я… я устала быть слабой и зависимой.

– Вы могли бы…

– Воздействовать? Думаете, я не пыталась? А он просто отмахнулся, сказал, что терпел мои шалости исключительно из любви ко мне, но сейчас речь идет о спасении империи. И что ему всегда были понятны мои устремления, они его забавляли, но ситуация изменилась. Все стало слишком опасно… И я поняла, что, если драгоценный брат потребует, он избавится от меня. Как же… за слабым наследником не пойдут, а вот за сильным Михаилом – вполне, и быть может, он действительно позволит уговорить себя на корону, но…