— Отчего же она не воспользуется моей кровью? — спросил Эрвин. — Зачем ждать, пока родится ваш ребенок? Я — вот он, я полностью доверяю Марлин, и если бы она захотела, то давно перерезала мне горло! Или задушила, — добавил он справедливости ради. — Она намного сильнее меня.

— Может быть, дело в том… Марлин сама же и упоминала: феи обретают особенную власть в определенные дни года, — проговорила она. — Мой ребенок должен появиться как раз к весеннему празднику, но это ведь сложно предугадать, да и времени пройдет еще немало… И кто знает, сумею ли я доносить дитя до срока, выживем ли мы оба? А осеннее равноденствие уже вот-вот, и раз у нее есть выбор… — Селеста судорожно вздохнула. — Прошу вас, Эрвин, берегитесь! Вы — самый необычный из братьев, я слышала, как она говорила об этом. Вам угрожает опасность…

— Равно как и вам.

— Да, но вы можете защитить себя, вы взрослый сильный мужчина, а я — всего лишь слабая женщина, оставшаяся без мужа! — Селеста сделала шаг к нему, а Эрвин отступил. — И я прошу вас, как брата Герхарда… спасите меня!

— Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь, — сказал он ровным тоном.

— Я говорю не об этом, Эрвин… — Голос Селесты вдруг изменился, сделался глубже и мягче. — Я уже сказала: у меня будет ребенок, сын вашего брата, ваш родной племянник! А вы… вы не дождетесь наследника от феи…

— Вот как?

— Она пообещала вам это? — делано рассмеялась Селеста. — И вы поверили? Даже если у нее и родится… нечто, человеком это не будет!

Эрвин молчал, во мне же вскипала ярость.

— Мы остались вдвоем, Эрвин, поймите же, — продолжала она. — Нам нужно держаться вместе, иначе фея сгубит нас поодиночке!

— Мы с Герхардом — одно лицо, верно? — произнес вдруг он. — А вы похожи на Марлин. Я верно вас понял?

— Да, Эрвин, — серьезно ответила она. — Сын Герхарда, если это будет мальчик, конечно, унаследует его земли, а девочке мы найдем достойную партию. У нас же будут свои дети… Впрочем, если вы захотите назвать сына Герхарда своим, я не стану возражать, да и он, думаю, только порадовался бы за нас…

— Да, как и Клаус, — кивнул он, отступая еще на шаг. — Мы все похожи. Как в сказке — лицо в лицо, рост в рост, волос в волос, голос в голос. Только на самом деле мы совершенно разные, и общего у нас с братьями — только внешность да кровь. Королевская кровь. Та самая, что не дает тебе покоя, верно?

— О чем вы? — недоуменно спросила Селеста и протянула руку. — Быть может, вы не поняли меня, я…

— Я прекрасно тебя понял, — оборвал Эрвин. — Не приближайся ко мне. Ты не та, за кого себя выдаешь. Мой брат никогда не женился бы на подобной твари!

— Эрвин… — прошелестела она и вдруг словно поплыла вперед, а ему некуда было отступать, за спиной его высились деревья…

— Не прикасайся к нему! — не выдержала я и ринулась вперед, перехватив ту, что выдавала себя за Селесту, в полушаге от своего мужа. — Не смей трогать то, что тебе не принадлежит, ты, мразь…

Она оказалась сильна и выдиралась из моих рук, как здоровенная скользкая рыбина, а я боялась сжать ее посильнее, чтобы не повредить настоящей Селесте, той, чье тело заняла эта гадина! Только и удалось, что схватить ее за локти, прижать лицом к деревьям и удерживать, и то она норовила высвободиться…

Сбоку мелькнула тень — это Эрвин перехватил у меня Селесту, заломил ей руку за спину каким-то неуловимым движением, так что она взвыла в голос и забилась, но тщетно.

— Держи вот так! — велел он мне, и я послушалась. Так и впрямь было удобнее: Селеста не могла вывернуться, не переломав себе кости, видно, такой захват причинял нешуточную боль! Нужно будет выучиться…

Ну а муж мой без проволочек задрал на Селесте юбку, сдернул панталоны и с размаху огрел ее здоровенным пучком ядреной молодой крапивы пониже спины.

От ее вопля птицы снялись с деревьев и разлетелись в разные стороны, а я едва сумела ее удержать. Эрвин же не останавливался и продолжал охаживать сноху крапивой до тех пор, пока стебли ее не измочалились, а Селеста не перестала вырываться и не сползла по стволу наземь.

— Ты смотри-ка, действует, — удивленно сказал он и одернул на ней юбку.

— Ну так, средство проверенное, — хмыкнула с высоты яблоня-дичка. — Неужто бы мы тебе дурное посоветовали!

— Так это вы? — сообразила я. — Он вас услышал?

— Угу, мы нашептали, — прогудел дуб, — ну да он и сам уже почти додумался…

— Еще бы я не догадался, — криво улыбнулся Эрвин и протянул мне руку. Там, под моим браслетом, плотно охватившим его запястье, виднелась узкая полоска воспаленной от ожога кожи. — Я уж надеялся, что мне больше никогда не придется этого ощутить… Марлин, ты что? Перестань!

А что я могла сделать? Только попытаться поцелуями утишить боль от ожогов, и то Эрвин не дался, обнял меня, что было сил, и держал так долго, что даже Селеста начала шевелиться.

— Что со мной было? — неверным голосом произнесла она, сев на траве. — Ох…

— Видно, обморок, — спокойно ответил Эрвин. — В вашем положении такое случается. Мы нашли вас здесь.

— Но почему я… — Селеста приподняла край юбки и жгуче покраснела.

— Подозреваю, решила зайти в кусты по надобности, да и лишилась чувств, — вздохнула я. — И надо же там было оказаться крапиве!

— Какой стыд… — Она закрыла лицо руками, а Эрвин деликатно отвернулся.

— Вставай. — Я подняла ее на ноги и помогла поправить одежду. — Идем домой. И не выходи больше одна. Сама видишь, чем это заканчивается…

Когда я передала Селесту на попечение Анны и вернулась к Эрвину (рисунки он успел спрятать и сделал вид, будто их и не было вовсе), он сказал:

— Значит, осеннее равноденствие? Ты ведь все слышала?

Я кивнула.

— До него осталось совсем недолго, — произнес он. — И у меня такое чувство, что именно тогда все и должно будет решиться.

— Нет, — покачала я головой, — не тогда. Это будет… как проба сил. Знаешь, птицы, перед тем как улетать на зиму, заранее поднимают птенцов на крыло и собираются в стаи. Так и теперь — придется ждать перелома осени.

— Что ж, — негромко сказал Эрвин. — Значит, придется попробовать крылья на прочность. Перелет предстоит далекий и тяжелый. Я прав, Марлин?

— Да, — ответила я. — И еще, Эрвин. Я никогда тебя…

— Я знаю, что ты меня не