распросранил отрицательное свое мнение на всех представительниц прекрасного пола и всегда подозревал их в ужасных пороках: ветрености, коварстве, двуличии. Если бы они могли служить в его полках, безмолвно перенося тысячеверстные походы, отважно бросаясь в атаки или стойко отбиваясь от неприятеля на полях сражений, то он, пожалуй, простил бы их, неразумных и развратных. Так ведь нет, нельзя же призывать под ружье сих прелестниц из-за свойственной им от природы физической слабости!

В суворовской картине мира, по-мужски жесткой и бескомпромиссной, только три особы женского пола занимали совершенно исключительное положение.

Во-первых, родная мать — Евдокия Федосеевна, урожденная Манукова, происходившая из небогатой дворянской семьи. Лаской, добротой и заботой матушка поставила на ноги сына, с младенчества не обладавшего крепким здоровьем.

Во-вторых, дочь Наталья, названная им Суворочкой. Генерал-аншеф ее очень любил, но, к сожалению, видел редко. После ссоры с женой Наташу по его просьбе поместили в Смольный институт благородных девиц в Санкт-Петербурге. Александр Васильевич, беспрестанно передвигаясь по просторам необъятной Империи, отовсюду слал ей письма, веселые, забавные, похожие на детские сказки.

В-третьих, самодержица Всероссийская Еватерина Вторая. В 1762 году именно из ее рук он получил долгожданный патент на чин полковника и должность командира Астраханского пехотного полка. Как его отец, в ту пору генерал-поручик и сенатор, как бóльшая часть российского дворянства, молодой штаб-офицер не одобрял антинациональную политику царя Петра Третьего и поддержал дворцовый переворот, совершенный его супругой, Екатериной Алексеевной, которая, в отличие от мужа, имела репутацию женщины мудрой и образованной.

Практически все начинания новой государыни в области административной, законодательной, военной, экономической увенчались успехом. Россия окрепла. Она присоединила к себе новые земли, усмирила свирепых врагов христиан — крымских татар и турок, сказала веское слово в бесконечных раздорах польской шляхты, железным кулаком вразумила шведов, одержимых идеей реванша за давнее поражение под Полтавой.

Свидетель упорной борьбы и безграничной славы храбрых россов, Суворов боготворил императрицу и преклонялся перед величием ее несокрушимой державной воли.

Впоследствии став командиром Санкт-Петербургской дивизии, Александр Васильевич каждую неделю являлся с докладом к царице в ее скромный кабинет на третьем этаже Зимнего дворца, украшенный большой иконой Казанской Божьей Матери. Сначала генерал-аншеф клал земной поклон перед иконой, затем такой же земной поклон отвешивал государыне. Екатерина Алексеевна сердилась на полководца: «Ну как не стыдно тебе, Александр Васильевич, это делать!» Суворов поднимался с колен, целовал протянутую руку и говорил: «Не изволь гневаться, матушка-государыня! Милости твои ко мне поистине безграничны!»

Какой бы подвиг, нынче признанный генерал-аншефом, курская дворянка ни совершила, приблизиться к трем суворовским женским святыням даже на шаг у нее шансов не было. Служба внешней разведки в конце XVIII века особым почтением в армии не пользовалась. Да, собственно говоря, Флора в том и не нуждалась. Также не имела она указаний от секретной канцелярии Ее Величества посвящать в детали операции «Золотая цепь», уже завершившейся, кого-нибудь из посторонних. Потому, сидя в кресле перед Александром Васильевичем, Анастасия хранила молчание. Суворов, прохаживаясь по кабинету, коротко рассказал ей о здешней дислокации вверенного его командованию воинского соединения общей численностью до двенадцати тысяч человек и закончил рассказ словами:

— Вывести дивизию из Галаца завтра невозможно.

— Время есть, ваше высокопревосходительство, — ответила Аржанова. — Австрийцы, конечно, получат приказ заблокировать российские войска. Однако думаю, произойдет сие не раньше, чем через неделю. Мы намного их опередили.

То ли в голосе незнакомки Суворову послышалась похвальба, то ли возобладала его обычная привычка говорить дамам колкости, но он тотчас иронически заметил:

— Честь и хвала рыцарям плаща и кинжала!

— Ни плащ, ни кинжал в своей работе я не использую, ваше высокопревосходительство, — курская дворянка легко поднялась на ноги. — Немного сообразительности, чуть больше — настойчивости, должное количество золотых монет и находчивость. Более ничего, любезный Александр Васильевич!

— Вы обиделись на меня, сударыня? — Суворов остановился перед ней и примирительно улыбнулся.

— Нет, — княгиня Мещерская смело глянула ему в глаза. — Не вам давать оценку моим действиям. Не вам награждать или наказывать меня. Мы оба, как умеем, служим царю и Отечеству. Добрая, мудрая государыня наша, чай сама во всем разберется…

— Вы намерены уезжать?

— Должно мне доставить прочитанный вами документ Главнокомндующему Южной армией светлейшему князю Потемкину-Таврическому.

— Дорога в Яссы лежит через густой и прорезанный оврагами Афумацкий лес, — генерал-аншеф подошел к карте, висевшей на стене его кабинета. — Наши бывшие союзники, австрийцы, занимают его. Советую вам пройти этот участок вместе с моей дивизией.

— Когда вы выступаете, ваше высокопревосходительство?

— Через четыре дня. То есть ранним утром четвертого августа.

— Согласна. Моим людям требуется отдых.

— В Галаце весьма уютно, сударыня. Во всяком случае, наши офицеры и солдаты довольны. Вас я попрошу уж заодно отвезти генерал-фельдмаршалу и мое письмо.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство…

Сердечно распрощавшись с командой «Матильды», курская дворянка вручила каждому речнику заранее обусловленный гонорар и прибавила сверх него не один серебряный талер, а три. Она исповедовала принцип царицы Екатерины Алексеевны, который заключался в том, что людей, оказавших помощь в трудный момент, но затем отставленных, нельзя обижать. Наоборот, следует щедро наградить, лично поблагодарить и дать им понять, как горестно расставаться с ними, но, увы, обстоятельства принуждают.

В гостинице «Pax Rumania» Аржанова откупила целый этаж: чтоб никто чужой на глаза не попадался. Она хотела побыть в одиночестве. Только ничего из этого не вышло. Хотя она поселила на этаже в отдельных комнатах Глафиру, Николая и Сергея Гончарова, снабдила их командировочными в двойном размере, они, побродив по Галацу часа три, вновь пришли к ней в роскошные трехкомнатные апартаменты с террасой, выходящей на главную площадь города. Пришлось заказать в номер традиционный чай с медом и сухарями.

Операция «Золотая цепь» как будто по-прежнему крепко соединяла последних своих исполнителей. Будучи пока не в силах разорвать оставшиеся ее незримые звенья, они предались воспоминаниям и точно заново пережили все перипетии. Прекрасная Вена, захолустный Рейхенбах, шумный речной торговый Девин, леса и горы Моравии, драгуны, скачущие за ними по каменистой дороге, Дунай в глубоком ущелье Казан, вода, вскипающая у подножия «Железных ворот». Много теплых слов было сказано и о сержанте Ермилове, пожертвовавшем собой ради общего дела, и о надворном советнике фон Рейнеке, который только сперва держался холодно и неприступно, но потом показал себя как добрый и надежный их однополчанин.

Флора, закутавшись в шелковый турецкий халат, купленный в Галаце, лежала на широком диване и слушала их рассуждения. Ничто так не влияет на подчиненных, как правильно и точно исполненное поручение. Тогда все становится на свои места на этом божьем свете. Трудности и горести уходят в тень, успехи приобретают большее значение и вдохновляют на новые героические поступки.

Тут раздался громкий стук в дверь. Очевидно, стучали тростью. Громкий