Попади сейчас записка к японцам, и смертный приговор Михаилу обеспечен. Возможно, он и подведет Настю, но не хотелось рисковать ею, когда бойцы частей НКВД окружат группу и начнут стрелять. И вообще, возможно, что это единственный способ дать знать о себе и японцах. Другого такого случая, возможно, и не представится. Скомкав записку, он продолжил сидеть и рисовать в блокноте. Так, мелкие зарисовки пейзажей. Сопки, сосны, снег, замерзшая река. Потом небрежно бросил блокнот на свои перчатки, лежавшие рядом на снегу, и ленивым шагом пошел к краю полянки, делая вид, что хочет помочиться.

Охотник замер, опустив лицо в снег, когда Михаил проходил мимо него. Сосновский уронил комок бумаги возле головы охотника и прошел на несколько метров дальше. На него стали посматривать японцы, но, убедившись, что пленник справляет малую нужду, отвернулись. Вернувшись к тому месту, где он оставил перчатки и блокнот, Сосновский убедился, что блокнот кто-то брал. Видимо, смотрели, что он там писал или рисовал. Через полчаса закипел котелок с едой, Михаил поднялся и бросил взгляд направо. Охотника там не было.

Отряд построился. Впереди двинулись двое разведчиков, за ними полковник Икэда с двумя бойцами, потом Настя и Сосновский, следом буквально по пятам остальная группа и двое замыкающих чуть поодаль. Сзади справа в тишине тайги вдруг заухала сова. Японцы не подали вида, что их заинтересовал этот звук. Только Настя тихо сказала: «Странно. Несколько дней я вообще не слышала птиц».

— Хороший знак, — улыбнулся Сосновский.

Настя внимательно посмотрела на него, но промолчала. Михаил думал, что все получилось, что теперь только вопрос времени. Но примерно через час Икэда остановил группу, развернул карту. Что-то обсудив с одним из своих подчиненных, он взмахнул рукой, и группа снова пошла, но теперь, как догадался Михаил, они стали забирать больше на восток. К концу дня стало ясно, что японцы теперь идут на юг. Вот это номер. Значит, его записка не сработает. Охотник пойдет докладывать, группу будут ждать в том направлении, куда она двигалась, а она изменила направление движения на двести сорок градусов. Значит, ее потеряют. Хитер полковник. Все предусмотрел. Даже то, что его могли выследить и определить направление маршрута. Скорее всего, он не первый раз меняет направление.

В соседних квартирах никого не было. Тихо и осторожно оперативники вывели всех, чтобы не пострадали случайные люди. Старший группы захвата оставил в угловой квартире работать радиоприемник, и там тихо звучала музыка. Дверь в квартире Гореловых не была заперта на ключ. Это оперативники определили первым делом. Диверсантов, забравшихся в квартиру и поджидавших детей инженера или его самого, было двое. Их засекло наружное наблюдение сегодня в три часа ночи.

Когда, к счастью, дети нашлись и даже сами явились в город, Шелестов решил, что засаду нужно брать. Видимо, что-то изменилось, какая-то информация попала диверсантам. Какая, гадать было сложно. Дети были у них, о самом инженере Горелове диверсанты не должны были ничего знать. Тем более что он находился в НКВД. Предполагать могли, но знать наверняка — нет. Шелестов косвенно попытался распространить информацию, что Горелов не просто пропал, а сбежал из города. Дошла она до врага, неизвестно, поведение врага в дальнейшем непонятно. И чтобы получить информацию, нужны активные действия. Активные и осторожные. А значит, надо брать этих двоих и «потрошить». Это местные пособники, изменники. Диверсантов, ранее высадившихся на парашютах, удалось взять Буторину. Значит, это местные, не особенно подготовленные. Просто могут иметь некоторый боевой опыт, и не более того.

Самые опытные оперативники собрались возле входной двери. Каждый досконально изучил схему расположения однокомнатной квартиры с кухней, раздельным санузлом и маленькой кладовой. По команде старшего по коридору прошли, громко смеясь, две девушки из аппарата НКВД, специально привезенные на место операции. Их поведение должно было показывать засаде диверсантов, что дом живет своей обычной жизнью. И как только девушки спустились этажом ниже, последовала команда «начали».

От одновременного удара плечами двух самых сильных оперативников дверь распахнулась и слетела с одной петли. Двое оперативников тут же бросились внутрь и сразу же прижались к стенам справа и слева. Выстрелы из комнаты осветили темную квартиру, в коридоре с потолка полетела штукатурка. Оперативники открыли ответный огонь, ворвались и тут же включили фонари. Двух ослепленных диверсантов удалось захватить живыми.

В квартире Горелова чинили дверь и стены, а двое арестованных диверсантов сидели в разных кабинетах. Начали допрос. Вопросы сыпались и сыпались. Нервы у обоих стали сдавать. И оба понимали, что произошедшее говорит лишь о том, что планы диверсантов известны органам, что вербовка Горелова, похищение его детей не тайна для НКВД. И теперь каждого поставили перед выбором: либо высшая мера наказания в условиях военного времени, либо снисхождение суда для тех, кто искренне раскается и будет сотрудничать со следствием.

Как и предполагали Шелестов с Крапивиным, эти двое и вся их группа, нацеленная на диверсию на Хабаровском нефтеперерабатывающем заводе, была составлена из людей, являющихся гражданами СССР. Но это были затаившиеся враги, те, кто верил в гибель советской власти, падение Советского Союза. А после войны им, конечно же, было обещано сытое и беззаботное будущее за заслуги перед теми, кто в этой стране станет полным хозяином.

И если в начале вербовки, год или два года назад, эти люди верили в падение Советского Союза, то теперь, видя, что происходит на фронтах, каждый хотел бы увильнуть, отказаться от враждебных действий против своей страны. Но все были повязаны кровью, преступлениями против государства и советских людей. Не было у них пути назад. Но тут, как ни странно, надежда выжить у них появилась.

Шелестов допрашивал человека по фамилии Русаков. Худощавый человек с недельной щетиной на впалых щеках и бегающим взглядом. Молчал недолго. Минут тридцать, но потом стал понимать, что иного выхода, кроме как поверить допрашивавшему его человеку, у него нет.

— Взвесьте все «за» и «против», Русаков! — Шелестов, ходивший по кабинету, подошел к арестованному и хлопнул его по костлявому плечу. — Позорная смерть предателя, врага народа или шанс выйти живым после срока. Ваша помощь сейчас и… нет, вас не простят, никто не забудет вашего преступления. Просто учтут ваше раскаяние, вашу помощь в борьбе с врагом и дадут вам еще один шанс начать жизнь сначала. Понимаете вы, Русаков, вам жизнь предлагают!

— Понимаю, гражданин следователь, — тихо сказал арестованный, стиснув пальцы на коленях. — Что я должен делать?

— Когда вас завербовали и привлекли к антисоветской