себя просил Катьку не просыпаться. Только бы не проснулась, только бы не завизжала. Тигр еще понюхал детей, фыркнул, и его голова исчезла.

Сенька лежал и слушал, как удаляются тяжелые шаги большущего зверя. Потом он судорожно выдохнул и вытер рукавом лицо. Хотелось разбудить сестру и сразу уходить отсюда, бежать, спотыкаться, падать, ползти, но только уходить подальше отсюда. Но подняться он не мог. Сердце готово было совсем остановиться в груди от пережитого ужаса. Сенька полежал еще немного, старясь дышать полной грудью. Потом зашевелилась Катя.

— Сеня, я замерзла… — невнятно проговорила сестра. — Домой хочу…

И они пошли. Катька выбилась из сил. Она то принималась хныкать и плакать, то дулась на брата, обещая нажаловаться папе, но тем не менее они шли.

А потом когда они вышли на опушку, то увидели внизу под небольшим обрывом дорогу. Обычная укатанная колесами зимняя дорога. И сразу кончились все силы, какие только оставались. Не пойдем больше, сказал Сенька сам себе. Будем сидеть и жечь костер. Еды немного есть, вот и будем сидеть. День, два, но машина хоть какая-то должна же проехать. Или телега.

Спустив Катьку вниз, Сеня перешел дорогу и стал ломать лапник. Он нашел хорошее углубление в почти отвесной стенке возле дороги, куда на лапник усадил сестру. Здесь не будет ветра, все тепло не будет уходить в лес, а будет отражаться от стенки за ее спиной. Потом он ходил и ходил, собирая дрова, и натаскал их большую кучу, боясь, что устанет так, что сил больше не будет их собирать. А потом они сидели у костра, и ели тушенку, и пили горячий чай из натопленного снега. И Катька опять раскисла и улеглась на лапнике, а Сеня сидел и подбрасывал в огонь веточки. Костер должен гореть и отпугивать хищников и должен быть виден шоферам, которые поедут здесь. Они сидели всю ночь. Сенька засыпал, просыпался и снова бросал веточки в огонь. Дров становилось все меньше. До утра их точно не хватит, и, значит, придется идти в лес через дорогу, снова собирать ветки, ломать их и тащить к костру. Идти в темный страшный лес, где водятся большие тигры, ему совсем не хотелось, и он подбрасывал дрова понемножку, чтобы дров хватило до рассвета. А потом Сенька уснул…

Ему ничего не снилось, просто было очень тревожно и холодно. А потом его стал звать папа. Он кричал ему и бибикал автомобильным сигналом. Би-би-и-и, би-би-и-и. А затем папа стал трясти Сеньку за плечи, и звать его, и спрашивать, как Сеньку зовут и как он сюда попал.

— Эй, мальцы! — Пожилой шофер с большими густыми усами, пропахшими куревом, трепал Сеньку по плечу. — Вы как же здесь оказались? А ну-ка, просыпайтесь, замерзнете же!

Сенька с трудом разлепил глаза и уставился на мужчину. Он никак не мог отойти от сна, в котором был дом, тепло, были отец и мама. Он пытался разлепить рот, но ничего сказать не получалось. Мальчик только мычал. Растормошив ребят, водитель набросал веток в костер и быстро разогрел кружку воды. Она усадил детей в кабину машины, достал из-за спинки шерстяное одеяло, укутал их и заставил пить горячую воду. В кабине «полуторки» тепло не бывает, особенно во время движения. Но одеяло, которое шофер держал в кабине на случай поломки за городом, согревало. И горячая вода тоже. И когда дети согрелись и Сенька рассказал свою историю, правда скрыв ту часть, где фигурировали диверсанты и работа его отца, мужчина повез их в город, качая головой. Надо же, какие мальцы бесстрашные. Отправились в тайгу сами, по деду-леснику соскучились. Вот родители с работы придут, они им всыпят. Хотя лучше уж родителям и не знать, что приключилось с детьми и что могло бы еще приключиться. Ведь померзли бы совсем.

— Ну, отогрелись, что ли? — спросил шофер, улыбаясь в свои большие усы.

Он остановил машину на улице неподалеку от дома, на который указали дети. В ночи горели только два уличных фонаря, покачиваясь и гоняя тени по заснеженному двору.

— Ну, бегите, — протянул он свою твердую мозолистую руку Сеньке как взрослому. — Только уговор, страсти всякие про тайгу родителям не рассказывать! И в лес одним не соваться! Хорошо?

— Хорошо, — с солидным видом кивнул Сенька, довольный тем, что ему удалось сохранить в тайне историю про диверсантов.

Дядька был хороший, добрый, но военную тайну ему рассказывать нельзя. Он спрыгнул на снег, помог выбраться из машины сестре и, взяв ее за руку, повел к дому, пряча лицо от холодного ветра, задувавшего во дворе между домами. На душе стало спокойнее, все позади, и они дома. Осталось только дождаться папу и все ему рассказать. И папа обязательно придумает, что делать и как дальше быть. Сенька шел, гордясь собой. Им с сестрой осталось обойти угол соседнего дома, где чернел подвальный люк продовольственного магазина, но тут из темноты появился милиционер в форме и с ремнями.

— Ну-ка, ребятишки, вы кто такие? — спросил он строго, а потом присел на корточки и присвистнул от удивления. — Батюшки, да это же Гореловы собственной персоной! Вы откуда? А ну-ка, идите сюда, вот сюда…

— Дядя милиционер, нам домой надо, — нахмурился Сенька, недовольный этой заминкой.

Милиционер — это, конечно, хорошо, но сейчас даже милиционерам ничего рассказывать нельзя. Открылась дверь, детей ввели в коридор, а потом в небольшую светлую комнату с плотно завешенными окнами. Там сидели и лежали на раскладушках несколько женщин с детьми, а за столом с телефонным аппаратом сидели трое мужчин в гражданской одежде. Они повернули головы к вошедшим, и милиционер объявил:

— Прошу, товарищ подполковник. Гореловы сами явились. Живые и здоровые!

Один из мужчин подвинул свободный стул к себе, усадил на него Сеньку и серьезно сказал:

— Я подполковник НКВД Шелестов. Можешь называть меня Максим Андреевич. А ты Семен Горелов. И это твоя сестра Катя. Так?

— Так, — машинально согласился Сенька, все же понимая, что сейчас бояться нечего. К тому же он узнал соседку по квартире тетю Люду с дочкой Ларисой. И бабушку Полину Андреевну из квартиры напротив.

— Ну, вот что, Семен Горелов. Где вы с Катей пропадали, вы расскажете потом. Скажу тебе, что с твоим папой все хорошо, он в безопасности. И скоро вы будете с ним дома.

— А эти? — спросил Сенька, понизив голос, чтобы не слышали соседи. — Дядьки нехорошие, враги?

— Их мы сейчас схватим, не переживай. Врагу на нашей земле делать нечего. Не пустим! Хорошо, что мы вас заметили. Они в вашей квартире