бомбы (судя по интервью с полковником Нисихарой, бывшим начальником разведотдела Квантунской Армии). В последнем вопросе есть некоторая неясность. В докладе Комацубары говорится о "бакугэки", что означает бомбовый удар. Но в японском военном лексиконе того времени не было специального слова для обозначения штурмовки. И штурмовка и бомбовый удар назывались словом "бакугэки". В официальных японских сообщениях об этих налетах не говорится, что самолеты были бомбардировщиками и не упоминаются повреждения, обычно наносимые бомбовым ударом.

Эти советские налеты могли быть запоздалой реакцией на японский налет 15 мая на монгольскую погранзаставу, в результате которого были убиты два монгольских солдата и ранено 15. Возможно, они проводились в связи с расширением плацдарма у Халхи. Хотя эти действия советской авиации были санкционированы самим наркомом обороны Ворошиловым, с какой именно целью они проводились, не вполне ясно. По каким бы причинам они не проводились, эти налеты повергли в шок командование Квантунской Армии. Японская армия, беспощадно и почти безнаказанно применявшая свою авиацию при завоевании Маньчжурии и в войне с Китаем, не привыкла сама быть целью ударов с воздуха. Психологически это как если бы северовьетнамские самолеты в 1973 атаковали базы ВВС США в Тайланде. Такие налеты нельзя было бы назвать "неспровоцированными", но эффект от них был ошеломляющий. Штаб Квантунской Армии пришел в ярость.

Офицеры оперативного отдела собрались, чтобы обсудить эти советские налеты. Майор Цудзи Масанобу, как обычно, говорил первым, требуя быстрого и решительного возмездия. Полковник Терада Масао сначала не согласился с ним, призывая к сдержанности, по крайней мере, временной. Он возражал, что конфронтация Японии и Великобритании в Тяньцзиньском инциденте достигла критической стадии (японская блокада британской концессии в Тяньцзине только началась) и власти в Токио не стоит отвлекать расширением Номонханского инцидента. Цудзи ответил, что именно по этой причине Япония должна действовать жестко у Номонхана - чтобы впечатлить британцев своей решительностью. Кроме того, Цудзи сказал, что если Япония не отреагирует жестко и решительно на эти налеты, это придаст смелости Красной Армии проводить новые подобные налеты вглубь территории Маньчжоу-Го, и возможно даже предпринять вторжение. Аргументы Цудзи убедили его начальника полковника Хаттори, и вскоре все офицеры, включая Тераду, согласились с Цудзи.

Офицеры оперативного отдела написали следующий меморандум и распространили его в других отделах штаба Квантунской Армии:

"Ситуация у Номонхана стала настолько критической, что мы не можем больше пассивно наблюдать... Если мы не предпримем срочных мер, советская армия атакует и вторгнется в Маньчжоу-Го еще большими силами, пользуясь нашей пассивностью. В свою очередь это позволит британцам усомниться в нашей военной силе и ухудшит их отношение к Японии".

После совещания, длившегося два часа, большая часть офицеров штаба Квантунской Армии согласилась с необходимостью решительных действий против советско-монгольских сил у Номонхана. В тот же день после полудня гиперактивный майор Цудзи разработал план крупномасштабного наступления через Халху с целью окружить и уничтожить советско-монгольские войска.

После этого полковники Хаттори и Терада представили план Цудзи для утверждения генералу Исогаи Ренсукэ, начальнику штаба Квантунской Армии. Исогаи оказался в довольно неудобной ситуации. Несмотря на его пост начальника штаба, основной его специализацией были внутренние дела Маньчжоу-Го. Когда дело касалось крупномасштабных боевых операций, он чувствовал себя не на своем месте, и обычно перекладывал эту ответственность на своего заместителя генерала Яно Отодзабуро. Однако Яно еще не вернулся из инспекционной поездки в штаб 4-й армии. Генерал Исогаи предложил дождаться возвращения Яно для принятия окончательного решения. Хаттори и Терада не согласились, заявляя, что ситуация требует безотлагательного решения. Исогаи сказал, что для плана Цудзи все равно потребуется одобрение из Токио, на что, вероятно, уйдет несколько дней. На это оба полковника стали энергично возражать. Хотя их перевели в штаб Квантунской Армии лишь три месяца назад, они упорно отстаивали позицию Цудзи - что инцидент у Номонхана является локальным случаем, полностью относящимся к юрисдикции Квантунской Армии. Они упомянули и инцидент на Амуре 1937 года, когда Генштаб отменил решение Квантунской Армии атаковать советские войска. И сейчас, как заявляли они, если известить Генштаб, он "несомненно отменит" план наступления. Хаттори и Терада явно хорошо усвоили - под влиянием Цудзи - традиции наступательного порыва и независимости Квантунской Армии. Оба полковника продолжали уговаривать Исогаи, что ситуация слишком критическая, чтобы откладывать решение, и ждать одобрения Генштаба и неразумно, и нет необходимости. Наконец начальник штаба согласился одобрить план, но при условии одобрения со стороны командующего Квантунской Армии генерала Уэды.

Убедив начальника штаба, Хаттори и Терада представили план Цудзи командующему Квантунской Армии. В отличие от Исогаи, генерал Уэда не возражал против наступления, но настоял, чтобы основная ответственность за "решение" инцидента была возложена на 23-ю дивизию генерала Комацубары, а не на 7-ю дивизию, как предлагалось в плане Цудзи. Полковник Хаттори заметил, что 7-я дивизия является кадровой и лучшей в Квантунской Армии, тогда как 23-я сформирована только год назад и в мае продемонстрировала "недостаточную боевую эффективность". Кроме того, в 7-й дивизии было четыре пехотных полка, а в 23-й только три. Уэда согласился с этой оценкой, но напомнил, что район Номонхана является зоной ответственности 23-й дивизии, и сказал, что передать район инцидента в ответственность другого командира дивизии означает выразить потерю доверия командиру 23-й. "Тогда я бы на месте Комацубары совершил самоубийство". Хаттори и Терада ничего на это возразить не смогли, и наконец план был утвержден. Вся последовательность событий от сообщений о налетах советской авиации до одобрения командующим плана майора Цудзи заняла один день 19 июня - гекокудзё в действии.

Согласно утвержденному плану наступления требовалось придать 23-й дивизии Комацубары значительные подкрепления. Наиболее примечательными из них была 2-я авиагруппа под командованием генерал-лейтенанта Гиги Тэцудзи (180 самолетов) и отряд Ясуоки - сильное соединение, которым командовал генерал-лейтенант Ясуока Масаоми. В состав этого отряда входили два полка средних и легких танков (единственная отдельная танковая бригада в японской армии в то время), полк моторизованной артиллерии и 26-й пехотный полк из состава элитной 7-й дивизии. Всего японская ударная группировка насчитывала 15 000 человек, 120 полевых и противотанковых орудий, 70 танков и 180 самолетов. По оценке разведки Квантунской Армии в районе Номонхана должны были находиться не более 1000 советских и монгольских солдат, около 10 орудий и не более дюжины танков и бронемашин. Штаб Квантунской Армии был уверен, что его ударная группировка сокрушит врага, "как нож мясника разрубает курицу". Уверенность в победе была так велика, что больше всего офицера штаба Квантунской Армии опасались, что их подготовка к наступлению спугнет противника и тот отступит за реку,