Речь архиепископа сопровождалась плачем и рыданиями просящаго «всенародного множества». В таких переговорах прошло уже шесть часов «и молиша безпрестанно, от третьяго часа дни и до девятого». Но Михаил Федорович остался непреклонен. Он повторил в своем ответном слове Федориту и другим послам доводы, приведенные уже его матерью, сказав, кроме того: «И отторженные грады от Московского государства, Великий Новгород, и Смоленск и иные городы как и чем к Московскому государству привратити? И то прошение ваше никак исполнитися на мне не может».

Неоднократные, горячие отказы избранного всенародно царя и его матери повергли послов «и все государство» в уныние. И «о сем в недоумении мнозе бысть и во мнозей скорби и в плачи неутешимый еже прошения своего не получиша». «Послы недоумевахуся», как «у великого государя, царя и великого князя… и у матери его, у великие государыни. милости просити и бити челом». Наконец, послы надумали «и ин совет благ учиниша». Они воздвигли животворящие кресты и святые иконы и с ними торжественно «приидоша к месту», где стояли юный царь и его мать, великая старица Марфа341.

Смущенный и потрясенный Михаил Федорович обратился к архиепископу и другим послам: «Почто толикий подвиг животворящии крестом и честным Божиим иконам, и себе многой труд сотворяете, и неначаемое дело выше моея меры на мя возлагаете, чего и в разум мой не может приитти?». На эти слова последовала речь Рязанского владыки: «Не буди государь, одержим печалию, но утеши сердце свое упованием Божиим и Пречистые Богородицы милостию и великих чюдотворцов, вся тебе и твоему царствию подаст благая, толко не буди, государь, противен воли Божии. Отец же твой, – продолжал Федорит, – великий государь наш, преосвященный Филарет, митрополит Ростовский и Ярославский, по своей к Богу великой вере и правде, от таковаго злаго пленения и скорбей и бед вскоре свобожен будет; а милость и благословение его великого государя на тебе великом государе, единороднем сыне его, ныне и всегда есть и будет. А еже глаголеши, яко толик подвиг мы воздвигохом, повемы же ти истину, глаголя: не мы сей подвиг сотворихом, якоже глаголеши. Но пречистая Богородица с великими чудотворцы возлюби тебе, и святую волю Сына Своего и Бога нашего, изволи исполнити на тебе государе нашем. Тем же, государь, устыдися пришествия честнаго Ея образа; послушай, якоже Бог изволи и пречистая Богородица и великие чюдотворцы, и не буди противен воле Божии, повинися святой воле Его безо всякого размышления; Бог творит, еликож хощет, и строит вся благая Своим святым хотением и волею; якоже пророк рече, аще не Господь созиждет дом, всуе трудятся зиждущии; надеющейся на Господа, яко гора Сион, не подвижетца во веки».

Безмолвно, в сильном душевном борении, со слезами и рыданиями приблизился юный царь к своей матери и склонился к ней. Послы и всенародное множество пали на колени и, земно кланяясь, продолжали умолять Михаила Федоровича и Марфу Ивановну. Слышались громкие восклицания: «О великая государыня, старица инока Марфа Ивановна! Умилися над остатком роду християнскаго, милосердуй о нас, пощади, великая и христолюбивая старица, пощади!». Все громче и громче раздавались вопли рыдающего народа. Заклинали не презреть пришедших в обитель «чудотворных икон», кричали: «Положите на милость, не оставте нас сирых и безгосударных».

Старица инокиня Марфа Ивановна поколебалась в своей твердости, но скоро оправилась. С умиленным сердцем сказала она послам: «…прошение ваше выше нашие меры; на такову высоту царствия, и на престол таковаго великого преславного государства просите у меня сына моего единородного, света очию моею Михаила Федоровича, и у меня на то мысли никак нет; а у сына моего Михаила потомуж никак мысли и хотенья на то нет же; свидетель и сердца наши зрит Бог; а будет на то святая Его воля, якоже годе Господеви, тако и буди, воли бо Его никто же может противитися; а без вышняго и всемогущаго Господа Бога Промысла и святой Его воли, вместо скорби и сетованья, утешение ко исполнению вашего прошения и моления совершити невозможно».

Народ, собравшийся у обители вместе с великими послами, удвоил слезы и моления. Михаил Федорович был потрясен до глубины души. «Престаните от таковаго начинания, – сказал он, громко рыдая, – и возлагаете на меня такое великое бремя, царский превысочайший престол, выше моея меры; имите ми веры, видев толикий ваш многотрудный подвиг, скорблю душею и болезную сердцем, а прошение ваше совершитися не может». Затем сослался народный избранник на свою крайнюю молодость, на трудное положение государства, угрожаемого врагами и потрясенного и разоренного смутой. «А служилые и всякие люди в бедности, – заключил излюбленный народом государь, – а дати им будет ничего: и то им всем ставить от нас не в милость».

Тогда архиепископ, бояре и всенародное множество пришли в отчаяние. Они прибегли к последнему доводу. «Сия ли угодна вам и тебе великой старице иноке Марфе Ивановне, и сыну твоему, государю нашему, Михаилу Федоровичу, – плакали неутешные послы, – что нас бедных не пощадити и сирых оставити». Послы прибавляли, что безгосударная Русь станет добычей внешних и внутренних врагов, что опять наступит междоусобие и прольется неповинная кровь. И на кого падет вина такой конечной гибели родной земли? На это следовал ответ: «И того всего взыщет Бог в день страшнаго и праведнаго суда на вас, на тебе великой старице иноке Марфе Ивановне и на сыне твоем, на тебе великом государе нашем Михаиле Федоровиче, а у нас о том у всех всего великаго Росийского царствия, всех городов, от мала и до велика, крепкой и единомышленной совет положен и крестным целованьем утвержден: что мимо сына твоего, государя нашего Михаила Федоровича, на Московское государство государем иного государя никого не хотети и не мыслити о том».

Зная, с каким трудом было достигнуто единодушие на соборе, как народная масса радовалась тому, что «безгосударное» время прекратилось и что выбран государь из любимой боярской семьи, ближайшей по родству к угасшей династии, поймем отчаяние послов и сопровождавшего их народа.

Такое «непреложное моление» сломило, наконец, твердость духа великой старицы. Она «царское свое сердце на милость преложи, слезныя источники со многим умилением испущая», изъявила свое согласие благословить сына на царство, раз такова воля Божия. Выразив потом свое горячее желание, чтобы «святая б наша и непорочная истинная крестьянская вера сияла на вселенной, якоже под небесем пресветлое солнце, а крестьянство бы было в тишине и в покое», великая инока Марфа обратилась к послам, как представителям всей земли, с увещанием, напоминая им, чтобы они «своему Богом избранному государю Михайлу Федоровичу служили и прямили во всем безо всякого позыбанья; а к ворам ни х каким не приставали, и воровства никакого не заводили, и из иных государств на Московское государство иных государей и Маринки с сыном не обирали, и им не в чем не доброхотали, и с ними ни о чем не ссылалися, по своему вольному крестному целованью, чтоб и досталь наша истинная православная крестьянская вера от иноверцов в попрании, а Московское государство в конечном разорении не было».

С грустью слушал юный Михаил Федорович слова своей любимой матери. Он понимал тяжесть великой ответственности, какая на него возлагалась. «Всевидящее и серца человеческия зритель Бог свидетель на мя, да и ты моя великая государыня, – говорил глубоко опечаленный царь, – что в мысли моей о том нет и на разум мой не взыде; яз всегда при тебе хощу быти, и святое и пресветлое равноангельское жилище твое зрети».