Следом привозят местную гражданку, едва стоящую на ногах: ее покусала соседская собака. Сопровождающая пострадавшую даму дочь, женщина лет сорока, тоже навеселе, густо покрыта застарелыми синяками и множественными коростами.

— Доктор, я сама видела, как маманя ее только погладить хотела, а эта падла сразу цап за руку! — едва ворочая языком, рассказывает чуткая родственница. — Ить скока раз мимо проходили, и хоть бы хны! А тут бац! И укусила! Вон, глянь, кровь хлыщет! Маманя, покажи доктору руку!

— Ы-ы-ы! — мычит мама и тычет мне в лицо правую кисть, обвязанную какой-то замусоленной ветошью.

— О-о-о! А мама-то у нас совсем на бровях! — радостно заявляет медсестра Марина, — еще похлеще доченьки будет!

— А что за такое? — возмущается дочка, откидывая со лба нетвердой рукой прядь давно не мытых волос. — Сегодня выходной как-никак, ну, пропустили по пять капель, и че? Имеем полное право! Маманя пенсию получила!

— А то, что собаки пьяных ох как не любят, — объясняю я. — Берите маму и ведите ее не спеша к перевязочному кабинету.

До шести часов вечера в общей сложности привозят восемь человек — все с легкими, амбулаторными травмами. И среди них нет ни одного трезвого пострадавшего! Один лишь ребенок восьми лет, что упал с качелей и разбил лобик, трезв, но его сопровождают пьяные родственники. Они все время дают глупые советы и мешают зашивать рану.

— Док, ты там красиво зашей! — сует в дверь перевязочной свою лохматую, нечесанную от рождения голову некий дядя Егор. — Чтоб не видно было! Возьми самую лучшую нитку и иголку! — Он глядит осоловелым взглядом почему-то в противоположный от операционного стола угол. — Слышь, доктор, добро зашьешь — я те пузырь первача притараню! Сам гнал! Сила!

После таких-то слов зашиваю как себе, косметическим швом, еще бы: такой приз на кону! В принципе, я и всегда зашиваю лица и шеи раненым весьма деликатно, но тут случай особый. Как не уважить? Сам Егорка попросил! Сила!

Поток пациентов становится почти непрерывным, только и успеваю выкроить десять минут себе на обед и сгонять в хирургию. К ужину принимаю последнего человека и облегченно вздыхаю:

— Кажись, все! Интересно, а ночью как пойдут? Так же интенсивно?

— Да вряд ли, — зевает Марина. — Обычно и днем мало бывает, не знаю, что их так сегодня прорвало… Видно, чем-то согрешили, доктор? — Медсестра лукаво улыбается.

— Видно, — соглашаюсь я. — Ладно, пойду поднимусь на ужин и, если все спокойно, пойду к себе в комнату отдыхать. Если что, звоните.

На самом деле я не слишком умаялся: так, слегка вспотел. Дело в том, что здесь на амбулаторных больных не заводят истории болезни. Осмотрел, оказал помощь, выписал коротенькую справку, сделал запись в специальном журнале и все — свободен! В Питере же надо заполнять настоящую историю болезни со всеми полагающимися главами. Можно за две минуты осмотреть пациента, а после час заполнять историю. Тут такого нет.

Во время ужина уже знакомая мне медсестра Лена опять заговорщически шепчет мне на ухо:

— Дмитрий Андреевич, он проснулся! Уже опять приходил, вас спрашивал.

— Кто? — не поднимая головы от тарелки, так же шепотом интересуюсь я.

— Как кто? Бобров, рентгенолог!

— Родион Афанасьевич? — Я давлюсь омлетом. — Он что, так и не ушел домой?

— Нет, видимо, он у себя в рентген-кабинете проспался, накатил по новой и давай сызнова вас разыскивать.

— Что же он такой у вас неугомонный? — Но медсестра уже спешно вышла по своим делам.

Завершив трапезу, я спускаюсь к себе на этаж. Впереди мелькает знакомая фигура с характерной косичкой за спиной. Заметно качнувшись, рентгенолог отлипает от моей двери и плывет куда-то дальше по коридору. Я быстро прохожу к себе, и, никем не замеченный, прячусь за дверь.

— Фу-у-у! — выдыхаю я, падая в кровать. — Теперь, только если «Скорая помощь» потревожит, открою, — и засыпаю с этой мыслью.

— Бах! Трах! Бах! — раздаются мощные удары о дверь. — Коллега! Откройте! Бах!

Сплюнув на пол, я нехотя поднимаюсь и открываю. За порогом стоит, покачиваясь, очень пьяный рентгенолог в мятом вельветовом пиджаке салатного цвета, потертых джинсах, со свалявшейся бородой и с засаленной косичкой. В руках он держит литровую бутылку коньяку.

— Добрый вечер! — почти ровным голосом здоровается рентгенолог. — Разрешите войти?

— Входите. — Я пропускаю пьяного доктора. — Присаживайтесь за стол.

— О, молодец! Сразу за стол! Наш человек! Давай на «ты»? Я — Родион, можно просто — Родя!

— Дмитрий, можно просто — Дмитрий Андреевич!

— О, какие мы гордые, — шутливо грозит пальцем доктор Бобров, усаживаясь на свободный стул. — Ладно, тащи стаканы! Давай знакомство спрыснем! — Он ставит на стол свою бутылку.

— Я не пью, а вам, думаю, уже и так хватит.

— Дима, мы же с тобой на «ты»! — трясет косичкой Родя. — Че ты ломаешься, как неродной? Ты же хирург!

— Родион, я на службе. Дежурю сегодня, мне пить никак нельзя!

— Да брось ты! Я сам хирургом начинал: пять лет отпыхтел! Ты Мишку давно знаешь?

— Какого Мишку?

— Ну, Михал Михалыча, главврача нашего.

— Дней восемь, а что?

— Да ну? — таращит он пьяные глаза. — А все болтают, что ты его родственник.

— Кто все? Я знаю его чуть дольше, чем тебя, — и я в двух словах объясняю, как оказался в Карельске.

— Так значит, по Интернету нашел? Не родственник? — трет Родион вспотевший лоб огромной волосатой рукой. — Ну, все равно: давай выпьем!

— Родион, я же тебе русским языком объясняю: не пью, а во-вторых, сегодня дежурю.

— Что, совсем не пьешь? — подозрительно глядит на меня собеседник. — Что ж ты за хирург такой? Первый раз вижу хирурга, который не пьет, причем «Мартель»! Это же настоящий коньяк, не фуфло какое! Ты меня уважаешь?

«Ну, начинается!» — Мне делается тоскливо, и я привожу последний аргумент:

— Вот представь себе, Родион, мы с тобой сейчас пьем твой «Мартель».

— Он не мой, а французский!

— Отлично! Опрокинем литр французского коньяку, после, как водится, еще хлопнем! Что нам литр на двоих? Еще же пойдем искать, так?

— Возможно! — Грациозным жестом Родион откидывает назад жидкую косичку. — Все-то ты знаешь наперед! А говоришь, что не пьешь!

— Так вот, — продолжаю я, не обращая внимания на его реплику, — а там привезут кого-то из твоих родственников, а я в дугу пьяный! И чего делать? Кто их спасать станет? Уж не ты ли?

— Ты чего такое несешь? Каких родственников?

— Не знаю, каких: больных, травмированных — любых! Я всем помощь окажу! Никого не обижу!