потолком квартиры были запрятаны пузырьки с ядом. Всплыло и множество других вещей. Кажется, эта хорошенькая воровка была самой страшной преступницей за всю историю Цинциннати.

На следующий день после задержания женщины детектив Уолтер Харт выписал ордер на ее арест по обвинению в «убийстве и воровстве». В ответ на это Анна расчесала волосы, улыбнулась и заявила журналистам: они могут сделать ее фотографии. «Вот она я, мальчики, – с ледяным спокойствием заявила кареглазая блондинка. – Только я должна хорошо получиться». Пугал ли Анну факт, что с каждым днем появлялось все больше доказательств ее вины? Нет. «Как они смеют предъявлять подобные обвинения? – вопрошала она. – Впрочем, я со всем справлюсь».

Молитвы матери

Что-то в деле Анны привлекало жительниц Цинциннати. Нельзя сказать, что они ей сочувствовали, но все-таки им было жутко любопытно увидеть, как она поведет себя в суде. А еще их глубоко тронул тот факт, что она являлась матерью. В день официального предъявления обвинения в зале суда было пятнадцать женщин на одного мужчину. Они часами стояли под дверьми, чтобы успеть занять места. Анна не проявила никаких эмоций во время слушания, однако это не имело никакого значения. Когда к ней подбежал Оскар и прошептал что-то на ухо, несколько женщин в зале суда промокнули выступившие слезы, а одна из присяжных открыто зарыдала.

Среди присяжных заседателей процент женщин был примерно таким же, как среди зрителей. В состав коллегии вошли одиннадцать женщин и один очень красивый мужчина. Пресса мгновенно окрестила их братию «присяжными в юбках».

Журналисты по понятным причинам были взбудоражены, понимая: это дело должно стать фееричным и сенсационным, и ему можно посвятить не одну статью.

По сути, единственными, кого это дело совершенно не волновало, были братья и сестры Анны, оставшиеся в Германии. Когда им сообщили об аресте Анны, они ответили, что исход дела их «не интересует» и стареющей матери они ничего не будут рассказывать, чтобы не расстраивать. Однако Анна была убеждена: одна из сестер обязательно объявится в Цинциннати с официальным началом судебного процесса. «Меня бы подбодрило присутствие кого-то из родных», – мечтательно говорила она.

В тюрьме Анна много думала о семье, особенно о матери. Она отправила ей телеграмму: «Просто помолись за меня». Мать так никогда и не увидела этого послания. Однажды, во время воскресной службы в тюрьме, Анна попросила исполнить церковный гимн «Молитвы матери моей». Ирония в том, что ее мать понятия не имела, где Анна находится и что делает.

Никто из родственников, кроме Оскара и Филипа Хана, так и не пришел ее поддержать. Они давно вычеркнули ее из своей жизни. Она официально их «не интересовала». Родственники не испытывали шока, потрясения, горя или праведного возмущения. Им просто было все равно. Означает ли это, что такой поворот в судьбе Анны их не удивил? Неужели они всегда замечали в ней тьму? И даже в маленькой Анне чувствовали жестокость и отсутствие эмпатии, а потому отстранились, как только нашли подходящее оправдание?

«Эта женщина мучила меня пытками дьявола!»

Суд назначили на 11 октября. Разбирательство проходило по делу об убийстве Якоба Вагнера, поскольку сторона обвинения считала, что его доказать легче всего. У них на руках было рукописное завещание и эксперт, который мог доказать, что документ сфальсифицирован. А еще результаты эксгумации, подтверждавшие: в теле Вагнера обнаружили достаточно мышьяка, чтобы убить его дважды.

Прокурор Дадли Миллер Ауткальт был лучшим в своем деле. Блестящий оратор, он любил устраивать в зале суда настоящее представление. Пресса была в восторге от его пламенной вступительной речи, когда он пообещал доказать, что Анна Хан «убила столько людей, что на всей Земле никто не сравнится с ней в жестокости». Сидевшие через проход адвокаты Анны содрогнулись. Они никогда не занимались серьезными уголовными делами и уж тем более крупными делами об убийстве. Кроме того, один из адвокатов, Джозеф Худин, сильно простудился. В итоге защита оказалась жалким зрелищем. В какой-то момент адвокат заявил, что планирует вызвать пятьдесят три свидетеля, которые могут доказать невиновность Анны, а достал только двоих. В результате он сказал, что задача перед ним стояла «непосильная».

И если защита демонстрировала энергичность и эмоциональность, то Анна заработала репутацию снежной королевы.

Каждый раз, появляясь в суде, она выглядела безупречно (сокамерницы, в восторге от знаменитости в своих рядах, делали ей прически). На шее висел золотой крест, глаза были пусты и бесстрастны. В тюрьме она с удивлением читала газетные статьи, авторы которых пытались разрешить «флегматическую загадку» ее личности. Она спокойно, последовательно и неустанно отрицала вину. «Они никогда не добьются от меня признания, ведь я не могу признаться в том, чего не совершала, – говорила она журналисту. – Но, судя по всему, сейчас на меня свалят смерти всех граждан этой страны старше шестидесяти лет».

Ее спокойствие может объясняться иллюзиями, поскольку для Анны Хан дело принимало скверный оборот. Мышьяк нашли не только в теле Вагнера, но и в телах Палмера, Гзельмана и Обендёрфера. 22 октября судья объявил, что теперь сторона обвинения может использовать в качестве доказательств и эти другие отравления. Против нее давали показания всё новые и новые свидетели. Женщина, которая помнила, как Анна спрашивала, не «живут ли здесь пожилые мужчины». Соседи, заявлявшие о ее необычайно спокойном отношении к смерти. Банковские служащие с документами, свидетельствовавшими о подозрительном финансовом поведении (странные чеки и все в этом духе). Графологи установили: завещание Вагнера написала сама Анна. Токсиколог изучил любимую летнюю сумочку Анны и обнаружил на подкладке обильные следы мышьяка. Врачи продемонстрировали шокированным присяжным банки с законсервированными мозгами, печенью и почками убитых.

Главным свидетелем обвинения стал Георг Хайс, которого кормили отравленным шпинатом и вынудили влезть в долги перед своей компанией.

Он приобрел славу «выжившего свидетеля», и показания изобиловали леденящими душу и обличительными подробностями. Пожалуй, сложно было найти более инкриминирующие доказательства, чем худой как скелет Георг Хайс, прикованный к инвалидной коляске. Он трясущимися руками указывал на Анну и говорил присяжным, что эта женщина пыталась хладнокровно его убить.

Наконец для дачи показаний перед судом предстали Оскар и Анна. Мальчика подготовили к вопросам, он осторожно отвечал: да, приносил Обендёрферу воду; нет, не осознавал, что старик умирает. Мальчик сболтнул лишнее лишь однажды, признавшись, что сначала мать просила его солгать и заявить, будто с Обендёрфером они познакомились в поезде. Анна была еще спокойнее сына. Сторона обвинения изо всех сил пыталась выбить признание, но та все отрицала. Если