Итак, новый любовник повезет ее в какой-нибудь дорогой бутик или фирменный магазин. Еще месяц назад гордость не позволила бы Эдите принять его предложение. Но, положив трубку на место, она неожиданно для себя подумала, что за удовольствия надо платить. Она не отказывала в них Пантову. Теперь его черед.

Пантов терпеть не мог «хождения в народ». И не потому, что ему нечего было сказать о своей предвыборной программе — он просто не выносил встреч со всякого рода просителями. За свое красноречие он не переживал, тут как раз все было в норме. Да и уроки имиджмейкера Алистратова не прошли даром: теперь речь его изобиловала поговорками, играла образностью. Потребуется — он может выдать и несколько залихватских частушек, и пуститься вприсядку.

Но не плясать ехал в Марфино Пантов. Не имиджмейкеру, не его помощнику — ему самому нужно было побывать на нескольких предприятиях, договориться с директорами о стопроцентной явке рабочих на избирательный участок. И не просто о явке. Важно было, чтобы рабочие проголосовали за его кандидатуру. Директора уже не раз помогали Пантову, оказывали помощь в сборе подписей. В ходе прошлых выборов маститые дружки Пантова раздали своим подчиненным подписные листы и вежливо попросили вписать в анкеты фамилию депутата. Строптивых строго предупредили: не поставите подпись под кандидатурой Пантова — в лучшем случае не получите зарплату. В худшем — вылетите с работы. Такой разговор «по душам» оказался настолько эффективным, что за Пантова единогласно проголосовали коллективы нескольких производств.

Встречи были назначены на вторую половину дня, а с утра Пантов собирался нанести визит вежливости главе местной администрации, побывать в отделении внутренних дел, а в обед встретиться с пикетчиками и выпить с ними по сто граммов «фронтовых».

Главы марфинской администрации на месте не оказалось, и он, чтобы не терять времени даром, направился в отделение милиции. Так требовал его имиджмейкер — интересоваться работой правоохранительных органов. Непримиримость депутата к преступности и нарушителям законопорядка избирателям импонировала.

Начальник отделения в погонах майора встретил его радушно, усадил на свое место за письменным столом и, предложив чаю, подсунул заблаговременно подготовленную справку о правонарушениях.

В разделе «Убийства» никаких данных не было. Насиловать тоже никто никого не собирался. Зато в графах «Грабежи и кражи» и «Нарушение общественного порядка» были проставлены внушительные цифры.

— Дерутся? — улыбнулся Пантов.

— Случается по пьяному делу, — кивнул начальник и почему-то покраснел.

— На бытовой почве? — уточнил депутат.

— Больше на политической.

— Вот как?

Майор опустил голову и потрогал мочку уха.

— Марфино нынче напоминает гражданскую войну. Одни за белых, другие за красных. Случается, что даже в семьях родственники стоят по разные стороны баррикад. Одним нравитесь вы, другие поддерживают вашего противника — господина Сердюкова. Пока трезвые — только хмурятся да лениво переругиваются. А по пьяной лавочке в ход идут кулаки.

— А зачинщики кто? Мои избиратели или сердюковцы?

— В вытрезвителе только ваши. Вот мне и хотелось вас попросить, Михаил Петрович, чтобы вы поговорили со своими почитателями по душам. Ведь синяки и зуботычины — не метод решения избирательного вопроса.

— Конечно, конечно, — закивал Пантов, понимая, что майор перекладывает всю вину за пьянство и дебоширство в городке на его плечи. Он почувствовал, как в нем нарастает раздражение, но постарался скрыть его за лукавой усмешкой: — А вы сами-то за кого будете?

Начальник отделения опешил и несколько секунд пристально смотрел на Пантова, словно призывая на помощь свой милицейский опыт и стараясь угадать, шутит депутат или спрашивает вполне серьезно. Наконец улыбнувшись, он постарался уклониться от конкретного ответа.

— Я за порядок и полный интернационал, Михаил Петрович.

— Ладно, с драчунами и пьяницами разберемся, — уже совсем сухо пообещал Пантов. — Выборы пройдут, и драк не станет. А вот сможете ли вы уменьшить количество краж и грабежей? Этот вопрос для меня важнее.

— Да какие там грабежи и кражи! Можно было вообще не указывать эти цифры. Народ так обнищал, что и красть-то друг у друга нечего. Продавцы в промтоварном магазине жаловались как-то, что за последний квартал не продали ни одного телевизора, ни одной стиральной машины. А когда-то эти товары были нарасхват.

— А что же тогда воруют?

— В основном картофель да кукурузу с совхозных полей, — махнул рукой в сторону предполагаемых угодий начальник отделения. — Правда, был недавно один случай… Двое лихачей забрались в дом к бабке Аграфене, попугали ее ножом, сняли со стены икону да медный самовар прихватили.

— Раскрыли преступление? — без особого интереса спросил Пантов.

— Нет, к сожалению. Видать, преступники залетными людьми оказались, но действовали по чьей-то наводке. В Марфино почти в каждом доме иконки имеются, но они грабителей не заинтересовали. А забрались к Аграфене. У нее образок старинный, от прабабки по наследству достался.

Пантов, как показалось милиционеру, неожиданно оживился.

— Что за образок?

— Она упоминала Матерь Божию.

— А вы сами-то икону видели?

— Я, Михаил Петрович, в этом деле полный профан. Сам не верующий, и иконы меня не интересовали. А вы, я так понимаю, разбираетесь?

Пантов бросил быстрый взгляд на майора. Не может быть, что сыщик что-то знает о его прошлом? Решив не изображать из себя профана с головой для фуражки, Пантов подумал, что отрицать свои знания в антикварном деле неразумно.

— Когда-то увлекался, — как бы нехотя ответил он и добавил: — Если удастся разыскать икону, могу оказать услуги консультанта. Чем древнее икона, тем больший срок получат преступники за ее похищение…

— Конечно, — согласно кивнул начальник отделения. — Произведение искусства, национальное достояние, пусть даже частное. А тут еще грабеж с применением оружия. По полной программе загремят. И грабители, и наводчики.

— Ну, все, — Пантов поднялся. — Надо еще пикетчиков навестить.

Милиционер взял со стола фуражку:

— Я с вами, Михаил Петрович, мало ли что?

— У вас своих дел хватает. А я своих избирателей не боюсь, — отшутился Пантов.

— Всякое случается, — пробормотал себе под нос майор и направился к выходу.

Забастовочный лагерь, стихийно переместившийся из областного центра в Марфино, напоминал индейское поселение. Несмотря на жару, в центре площади полыхал костер, в который распаренные люди в одних плавках подбрасывали бытовой мусор. В огонь летели полиэтиленовые бутылки, ботва от моркови и редиса, какое-то грязное тряпье. Вся площадь была усеяна хламом, асфальт и газоны — бутылочными осколками, разбитыми вдребезги защитными касками, кусками марли, бинтов, бумаги и картона, обрывками игральных карт, очистками от печеной картошки.