С другой стороны, это не делало ситуацию приятнее.

Он видел, как глаза зӱрёгала расширяются, и в то же время по всему его телу начал разливаться холод. В начале трёигрӱ он всегда чувствовал себя так, будто выпил бочку жидкого азота – замерзшим и парализованным. Многих людей это состояние парализовало настолько, что они вообще ни на что не были способны – ни двигаться, ни говорить, ни даже думать, – лишь сидели, задыхались и бездумно кивали. Другие защищались, вовремя отводя глаза – что и сам Лукас делал, когда дело было несерьезным. Но не в этом случае. За несколько секунд трёигрӱ установилось еще сильнее, чем в первый раз, в темноте. В этот момент Лукас перестал воспринимать – в привычном значении этого слова.

Все было искажено и замедлено, залито в янтарь. Слова с трудом доходили до его разума.

– Скрытность перед лицом Аккӱтликса – это тяжкое преступление. Ты отдаешь себе в этом отчет? – задал зӱрёгал формальный вопрос.

Его пугающе пронзительный, нервирующий голос переливался туда-сюда в покрасневшей пустоте, касался ушей Лукаса и наваливался на его сознание как снежное месиво. Вызывал смутное, едва уловимое желание.

«Итак, он будет меня допрашивать». Лукас сглотнул и попытался оторвать язык от нёба в этой густой, вязкой пустоте. «Я стою в тени Аккӱтликса и его закона, обещаю честно свидетельствовать, да исполнится его воля». – Так должен был звучать правильный ответ, и его голосовые связки уже сокращались согласно предписанной матрице.

– Я гражданин Земли. Я не подчиняюсь закону Ӧссе, – сказал он вместо этого.

Зӱрёгал был явно озадачен. Первый вопрос был простой формальностью – он, вероятно, не ожидал, что не получит на него предписанный ответ.

– Лжешь! – обрушился он на Лукаса. – Ты дважды в долгу у Аӧрлёмёгерля! Попробуй еще раз, но в этот раз скажи то, что должен! Я стою в тени Аккӱтликса…

«Я стою в тени Аккӱтликса», – с пугающей силой рвалось изнутри. Будь он верующим – вероятно, и правда продекламировал бы это, однако его насквозь скептическая душа не жаждала ӧссенского отпущения грехов. Лукас сглатывал и сглатывал, пока желание не ушло.

– Ты не имеешь права меня допрашивать и прекрасно это знаешь.

– Я имею то право, которое беру на себя! – зашипел зӱрёгал. – Я тебя предупреждаю, Лӱкеас Лус. Твое бунтарство до добра не доведет! Я не позволю тебе уйти от правосудия.

«Прости меня, я попытался обмануть тебя, я хотел уклониться от своего долга, пытался скрыть от тебя правду». – У Лукаса на языке снова вертелось множество идиотских реплик, и большого труда ему стоило изменить эти фразы на первоначально задуманные.

– Я категорически отказываюсь, зӱрёгал. Мы находимся не на территории Ӧссе, и я не являюсь членом Церкви, поэтому ваша власть на меня не распространяется.

Он сказал это!

– Если ты меня в чем-то обвиняешь, передай это земному суду.

– Как ты смеешь говорить такие возмутительные вещи?! – рявкнул зӱрёгал. – Было бы очень просто взять себе то, что захочется, а затем скрыться за авторитетом Земли! Но твои обязательства перед Ӧссе не имеют ничего общего с гражданством или верой. Используя привилегии ӧссеан, отвечай перед ними за свои действия!

Лукас почувствовал, как у него гудит голова. Сильные эмоции всегда передавались через трёигрӱ как через мегафон. «Рё Аккӱтликс, кажется, я довел его до белого каления, – подумал Лукас потрясенно. – Нет, эта ненависть не из-за включения света и даже не из-за гӧмершаӱла – ее корни куда глубже. Что я ему, черт возьми, сделал?» Он не имел понятия о подробностях, но подозревал, почему его аргументы раздражают зӱрёгала: эту логику он прекрасно знал с Ӧссе. Одного факта, что он носил в кармане ӧссенский трансмицелиал, а в голове кучу напыщенных цитат из священных книг, зӱрёгалу хватало, чтобы попытаться оспорить все его земные права человека. «Да, возможно, я делаю именно то, в чем он только что меня упрекнул: пользуюсь некоторыми ӧссенскими обычаями, когда это удобно, а остальных избегаю, – мысленно признал он. – И что же? Они делают то же самое. Когда дело дойдет до этого, они не постесняются напомнить мне, что я для них всего лишь землянин».

– Я не осознаю никаких особых привилегий, – вырвалось из его сопротивляющихся голосовых связок. – У меня нет никаких обязательств перед Ӧссе.

– Не осознаёшь, значит?!

Казалось, что ӧссеанин вот-вот задохнется от гнева; но затем его злость, вероятно, достигла своей вершины, выше которой расти уже было некуда, потому что она вдруг сменилась едкой иронией.

– Тогда прекрасно осознáешь, как только их лишишься! Каждое твое слово, Лӱкеас Лус, каждое слово убеждает меня, что ты что-то от нас скрываешь! Если бы ты был так невинен, как сам утверждаешь, то не пытался бы сопротивляться допросу. Тот, кому нечего скрывать, не избегает вопросов.

«И именно это принципиальная ошибка», – подумал Лукас. В отличие от ӧссеан, которые с энтузиазмом и искренней убежденностью выдали все тайны своим зӱрёгалам, ему претила мысль, что кто-то по какой угодно причине может лишить его личной жизни. С Церковью точно так же, как с медиантами или государственной администрацией – подобным органам в принципе нельзя доверять больше, чем это строго необходимо. Тот факт, что кто-то невиновен, еще не означает, что он от них в безопасности. Так же, как Лукас не мог верить в Аккӱтликса, не верил он и в непогрешимость его жрецов, потому на нее не полагался. Если он и скажет что-либо зӱрёгалу, то лишь по принуждению.

И это не означало, что этого не произойдет. Полномочия зӱрёгала включали в себя насилие всех видов, даже в большей степени, чем бывает необходимо.

«Ему не так уж много нужно, чтобы меня прикончить», – заключил Лукас в полной безнадежности. Стоило признать, что вождем Каменная Морда, который героически держит рот на замке перед лицом врага, его бы, вероятно, не назначили. Все в нем цепенело от янтарного взгляда, колени дрожали, а мышцы сводило судорогой. Он вдруг ощутил наплыв усталости, которую откладывал весь вечер. «Прости меня, – снова и снова рвалось из него с отвратительным упрямством. – Склоняюсь пред тобой, буду отвечать, прости меня, прости!» Его трясло от омерзения. Он чувствовал себя так, будто зӱрёгал щипцами вытаскивал из него эти слова. Пока секунды шли, и он не произносил ни слова, его рубашка становилась мокрой от ледяного пота.

– Ты еще можешь проявить добрую волю, – снова раздался голос зӱрёгала. – Если заговоришь об этом первым, я буду гораздо снисходительнее.

«Насколько ӧссенская безжалостность может быть хуже снисходительности?»

– О, это хорошая новость, – усмехнулся Лукас.

Собственный голос напугал его – в нем прозвучал истерический тон, первый признак капитуляции.

Зӱрёгал ничего не заметил.