с одной. Странное и чуждое для меня явление, но оно есть и никуда его не спрятать. Ни в какую снежную оболочку не засунуть. Никуда не деть!

Но сегодня я промахнулся. Я проебал все, что можно. Потерял.

— Лена….прости…- все, что могу выдавить. — Я правда не думал…Я больше никогда не…

— Все, Ник. — снимает она мои руки с себя и выпутывается. Встает полностью одета и отшагивает в сторону. — Больше никогда и ничего не будет. Хватит. Не хочу. Ты не станешь другим. Ты такой! И глупо было в тебя влюбляться.

Замираю, сидя в нелепой позе на полу. Глупо в меня что? Что она сказала? Глыбой застываю и не двигаюсь. Оглушает признанием, парализует все конечности. Сижу недвижимой скалой на полу, переваривая ее признание. Или как это назвать? Я не знаю. И черт меня дергает за язык, не успеваю прикусить, говорю на все это только одно.

— Да, я такой. Не нужен? Все?

— Ты идиот? Или прикидываешься? — зло прищуривается — Не подходи ко мне больше. Забудь мое имя. И еще…ищите в команду человека. Я знать вас больше не желаю. Все, Кай! Это все!

Хватаю ее за руку и не поднимаясь с пола тяну на себя.

— А ты, блядь не знала, что обо мне говорят, да? Так чего рыдаешь? Я какой есть и не скрываю ничего. Единственное, где обосрался, не предупредил о Марго. Так что теперь?

Это последний наглый всплеск, который тут же обрубается взглядом и словами Романовой.

— Никита. Пошел ты на хрен! Голову вылечи. Так мог поступить только моральный урод. Пусти! — выдирает руку.

Киваю. Уткнувшись в пол, показываю, что понял. Не поднимаю взгляда даже тогда, когда, быстро уходит, громко хлопнув дверью. После этого, как псина сворачиваюсь клубком и зажимаю голову руками.

Меня рвет на части и кромсает. Она ушла. Ушла.

А я …реально…урод! Больной урод!

Ленаааа…….

25

— Пока, Лен! — машут девочки на прощание.

— Точно не подбросить вас?

— Не-не-не! Мы сами.

Вот упрямые. Ну да ладно. Совестно им, видите ли, что крюк давать придется. Лучше на такси. Условившись вечером перезвониться, разбегаемся по разным направлениям. Я домой, они по делам.

Холодно, блин. Пока отчищаю машину от налипшего снега, совсем коченею. Февраль как с ума сошел. Вторая половина, а на улице минус двадцать пять. Бегом несусь в институтский ларек, чтобы купить стакан обжигающего чая, пока грею мотор. У нас тут никто не безобразничает, поэтому легко могу бросить машину и быстро сгонять.

В салоне уже нагрелось, поэтому стаскиваю капюшон и перчатки. Отпиваю горячий глоток и по телу разливается желанное тепло. Щелкаю пальцем и включается радио. Вовремя не прикрученный звук разносится по машине и безжалостной дрелью вкручивается перепонки. От неожиданной громкости проливаю чай. Кипяток маленькими каплями проникает через штаны и варит кожу.

Но не это беспокоит. Другое.

Девушка ранено поет о зиме в сердце. Что-то там: убери руки с моего пульса…

Убавляю звук и немо слушаю трек до самой последней ноты и мой клапан жизни начинает стучать через раз. Опять. Снова. Ненавижу!

Откидываю голову назад и запихиваю недопитый стакан в выемку. Сколько же еще нужно времени, чтобы соскочить с этого козла, непонятно. Подплывает мое упорство, воля, и плавятся под гнетом воспоминаний. А я не хочу! Не хочу! Вычеркиваю жирной линий из своей жизни все, что было связано с фрифлаем и

с этим

. К черту! Нахрен!

Запираю судорожный вдох, сдерживаю клокотание в горле. Замираю и жду. Сейчас пройдет. Но ни в этот раз, видимо. От злости колочу макушкой о подголовник и вытягиваюсь струной за рулем. Сдерживаю скулящий писк, заглатываю его. Что-то ломает меня, и я опускаюсь грудью на руль. Обнимаю свое колесо спасения, держусь как за ниточку жизни и вырёвываю свое состояние. Коротко и зло.

Стираю с лица влагу и загримировываю с помощью палетки. Вот так нормально и почти не видно. Лучше вообще не слушать музыку и не смотреть никаких мелодрам. Вообще ничего, что было бы связано с розовыми соплями. Это плохо на меня действует.

Резкий стук в окно пугает меня. Вздрагиваю и поворачиваюсь. В окно пялит однокурсник Мишка Немков. Опускаю стеклоподъемник.

— Чего, Мишань?

— Лен, ты же мимо Дворца Спорта поедешь?

Киваю.

— Это…Добросишь?

Мишка так солнечно улыбается, что я соглашаюсь. Все равно же мимо. Довезу, конечно.

— Садись.

— Только мне приспособы свои куда положить? — кивает на огромную спортивную сумку.

Выбегаю из машины и поднимаю багажник. Мишаня сует туда экипировку, плотно утрамбовывает. Мороз так прихватывает, что в салон бежим с огромной скоростью. Запрыгнув, одновременно подносим руки к губам и согреваемся, шумно выдувая теплый воздух.

— Вот это холодина. — басит парень.

В моей машине смотрится великаном. Коленки поджаты, да и в целом переднее кресло слишком уж у меня придвинуто. Поэтому, чертыхаясь и подкалывая друг друга, дергаем механизмы, чтобы этому громиле было поудобнее ехать.

— Все, Лен, вроде нормально. Поехали? А то на треню опоздаю.

— Мгм. Едем, Мишань.

Выруливаю на оживленную проезжую часть, перестраиваюсь в нужный ряд и не забываю сказать «спасибо» машине, которая пропустила. Механически дергаю коробку передач, меняю скоростной режим на позволительный в зависимости от режима дороги. Внимательно смотрю вперед. Мишка пялит в телефон, периодически отвечает на звонки.

— Когда на первенство?

— А? — вскидывает голову — Да в марте. Лен, прости, башка забита. Все о соревах думаю. Так победить охота, что пипец. Тренируюсь днем и ночью. Слышала, как профессор наш сегодня на меня орал? Ну вот. Хоть бы не выперли, блин. Все из-за спорта пропускаю.

— Понимаю. — тяну я, вспоминая, как я хотела победить — Да не волнуйся. Ты ж за