Отсюда и начался новый отсчет. Как он попал в дом к отцу Тимофею, не помнил достоверно. Остались лишь клочки трепещущих мыслей, как ждал у церкви и у порога мирского жилища священника. И что хорошо вымуштрованная охрана, незаметная постороннему глазу, подходила к Базанову не раз. И оставляла на месте и в покое, уж очень жалкой смотрелась со стороны его намокшая от снега фигура в непрезентабельной одежде. А таких был приказ не гонять, да и отец Тимофей прогневался бы не на шутку, узнай только, что тайные блюстители выставили вон действительно страждущего утешения. Скоро вышла к нему и попадья, ладная и задорная бабенка, сказала, чтоб явился позже, а отец пока в церкви служит обедню. Андрей Николаевич поплелся и в церковь, да подойти к отцу Тимофею у него не вышло – тот принимал исповедь, и очередь грешников за отпущением была велика. А после отъехал на черной машине, видимо, к высокому своему подопечному или по частным делам, только Базанов впустую потратил день.

И лишь на третьи сутки повезло ему дождаться. За это время уж познакомился с попадьей, Ольгой Александровной, а та оказалась женщиной жалостливой. Супруг ее богоданный пропадал по чужим хлопотам, и ей невыносимо видеть было, как жмется у ее дверей замерзший и сопливый от холода проситель, совсем не из новых хозяев. А стало быть, по настоящей нужде пришедши. И на второй день не захотела Ольга Александровна, сама в делах по русую косу, смотреть на скукоженную фигуру пришельца, завела в дом. И два дня подряд, до темноты, Базанов помогал ей по кухне, там же и кормился и даже набирал и распечатывал какие-то церковные объявления о собраниях нравственного характера. Толком объяснить попадье цели своей срочной необходимости Базанов никак не мог. И Ольга Александровна почитала его за юродивого.

Службу Базанов забросил, не посвящая никого в причины. Просто не появлялся более в министерстве, словно и позабыл о нем. Один раз, поздней ночью, до него дозвонился Муха, не пенял и не ругался, а как-то осторожно намекнул, что все понимает и намерен прикрывать друга по всем фронтам. Чтобы не вышло абшида без сохранения пенсиона и прочих взыскательных служебных неприятностей. Базанов его поблагодарил, но, честное слово, было ему глубоко безразлично, что подумают и решат на его счет в родном министерстве. Он действительно несколько обезумел душой и понимал только одно: медлить ему нельзя ни в коем случае, а прочие земные материи – дело стороннее. Однако исправно врал каждое утро матери по телефону и успевал выгуливать затосковавшего Дизраэли. На этот счет у него было строго, собака и вовсе ни при чем, и страдать ей не за что.

Отца Тимофея он дождался, конечно. И с легкой руки попадьи, с которой Базанов стал за три этих дня чуть ли не одной семьей, преосвященный протоиерей выслушал забредшего к нему, безобидного на вид, убогого скитальца тут же после вечерней трапезы. Кстати, Ольга Александровна, не смутившись ни на миг, за тот же стол усадила и Базанова, как бы подчеркивая, что это свой, и отец Тимофей принял ситуацию как должное.

Андрей Николаевич уже после, наедине, все обстоятельно обсказал протоиерею. А когда помянул и свой визит в Даниловский монастырь, то отец Тимофей вместо сомнительного проявил интерес тревожный. И заставил Базанова начать все сначала. Он тоже слыхал, в еще семинаристские времена, давние, и легенду о Белом Клобуке, и смутный некий миф о загадке царской шапки. И раз уж в высших сферах слова Андрея Николаевича приняли всерьез и даже составили интригу, значит, запахло керосином не на шутку. Отец Тимофей, и без того склонный на чистую веру допускать чудеса озарений и откровений, не усомнился и в подлинности документально и правдоподобно отраженного в письме проклятия. Хотя и честно сказал Андрею Николаевичу, что должен проверить кое-какие факты, и попросил прийти на следующий день.

С тех пор Базанов ходил на двор к протоиерею, как ранее на службу. Все же он, по дотошному настоянию Мухи, сделал себе долгосрочный больничный лист, а врач не протестовал, один раз только осмотрел невропатолог и тут же подмахнул бумагу, прописал гору лекарств. Базанов их и покупать-то не стал, не то что пить.

В доме, при Ольге Александровне, состоял он в должности не то эконома, не то разнорабочего, а впрочем, брался за все, что просили. После беседы у своего высокого духовного сына отец Тимофей определенно пообещал встречу, хотя Андрей Николаевич не видел смысла уже личного своего похода к президенту. Зачем, разве не проще святому отцу все пересказать самому? Но протоиерей решительно и даже как-то не вполне благочестиво осердился:

– Не я начал, не мне и продолжать. А вам руки умывать не к лицу. Опять же, и отец Сосипатий на вас понадеялся. Нет уж, драгоценный вы мой, давши слово – держись. Или вы президента заробели? Так напрасно. Хуже вам не будет. Эк вы окопались подле моей попадьи – словно клоп, и света божьего боитесь, и самого себя… Впрочем, сидите, если хотите, я вас, упаси боже, не гоню. Но и растекаться киселем не позволю! – достаточно сурово закончил наставление отец Тимофей.

Ждали дозволения на визит они долго, но не то чтобы впустую, а пытались разгадать помаленьку зашифрованную часть письма. Однако оба и сомневались, что действительно имели дело с тайнописью. Отец Тимофей о том первый сказал:

– Не думаю, будто это секретный код. Тогда и все в документе согласно ему писалось бы. Здесь проще и в то же время сложнее. Скорее всего, если верен перевод, некие сокращения, принятые в узком, а может, и в домашнем кругу. Вот как я, к примеру, своей Ольге Александровне говорю: «Выставь ты мне, мать, назавтра именинную» И кто знает, кроме меня и жены моей, о чем тут речь? Пойди догадайся. А речь-то о новой рясе, которая на именины как раз и дарена.

– Тогда разгадать будет совсем невозможно, – пожаловался Базанов.

– Возможно или невозможно, а разгадать надобно, – всякий раз отвечал протоиерей.

Так время и текло. Президент отбывал положенные визиты по Сибири, Базанов корпел, без толку совершенно, над загадкой письма, отвлекаясь то и дело на поручения Ольги Александровны, а сам святой отец пропадал в Огарево. Происходило там неладное, но что именно, об этом – молчок, хотя и мрачнел преподобный с каждым днем, и сетовал иногда вслух на то, что нежные сердцем и страдают на этом свете более всех, без разницы, в избушках лубяных или в президентских палатах.

А в один прекрасный зимний уже день и объявил, дескать, завтра едем. Базанов загодя отправился к себе в Марьино раньше обычного, хотя попадья и просила сводить свою младшую дочку Галочку к учительнице музыки, бывшей из своих же прихожан. Но к чрезвычайно высокому визиту следовало привести себя в порядок и как следует. А Базанов уж и не брился, почитай, с неделю, подбородок зарос жестким кудрявым волосом, и в парикмахерскую тоже невредно было бы заглянуть. Еще отгладить единственный костюм, поискать свежую рубашку, осмотреть небольшой подбор галстуков на предмет приличности и соответствия случаю. Как бы ни чувствовал Андрей Николаевич себя вне мира человеческого в эти последние недели, однако понимал хорошо, к кому идет, и хотелось не ударить в грязь лицом.