Но именно грязь и случилась в виде непреодолимого препятствия на пути его благих намерений. И буквально в нее лицом и ударился Базанов. А всему виной был случайный поганец кот. Не какой-нибудь там соседский, а бродячий.

С утра, а точнее с полудня, как следует отоспавшись, Андрей Николаевич встал, тщательно намылся и напарфюмился, пригладил свежестриженные кудри, облачился в пиджачную пару. Повязал уже и галстук, надел наваксенные бельгийским черным кремом ботинки. И тут только в волнении своем обнаружил у своих ног заискивающего, удрученного Дизраэли, в грустях пребывающего и уже ничего не требующего от свихнувшегося хозяина, явно помирающего от естественной нужды. А собаку-то он не выгулял! Быстро прицепив поводок, Базанов повел бассета на ближайший пустырь. Хорошо хоть, сообразил переодеться в древние, со стоптанным задником китайские кроссовки, чтоб не порочить сияющую ваксу служебной обуви. И вместо пальто накинул куцую лыжную куртку. Для пустыря и так сойдет.

Минут пятнадцать они гуляли, чин чинарем, когда вдруг выскочил из-за обломка старой дренажной трубы этот полосатый котяра. А Базанов уж расслабился на свежем, бодрящем холодом воздухе и не успел проконтролировать момент. Дизраэли рванул на всех парах своих восьмидесяти килограммов, а застопоренный поводок не размотался в длину. Запястье захлестнуло мертвой петлей. И пробежав, едва переставляя ноги, в заданном сумасшедшем темпе шагов, может, с десяток, Базанов поскользнулся и бухнулся во весь рост. Гонка теперь продолжалась в комическом ключе. Впереди несся истошно мяукающий кот, за ним – превесело гавкающий Дизраэли, а уж за ним, словно сухогруз за буксиром, на пузе ехал Базанов. Метров эдак с полста. Пока кот не взял решительную фору, а Базанов не зацепился кроссовкой за ржавую проволоку, торчащую из замешенной на снегу грязи.

Встать-то он встал и ничего даже не сломал и не повредил в теле, разве немного потянул ногу. А вот с костюмом совсем вышла беда. Куртку-то Базанов не застегнул, чтоб обдувало морозным ветерком. И от физиономии до самого низа брюк фасад его персоны, во всей своей загодя обдуманной старательной торжественности, теперь пребывал в фантастических грязевых разводах. А кое-где роспись украшали и прилипшие комья, местами органического происхождения, не только собачьего.

Вернувшись в квартиру, Андрей Николаевич кое-как отмыл лицо и волосы, но о спасении костюма и рубашки вместе с полосатым парадным галстуком нечего было и думать. Сначала пришла мысль о химической чистке, но такая работа займет в лучшем случае сутки, Базанов это знал. И оставалось ему только в полнейшем унынии от сознания собственной невезучей никчемности переодеться в повседневные, трепанные весьма джинсы, и то самые приличные в его гардеробе. К ним уместен был лишь свитер, и Базанов в порыве расстройства выбрал первый попавшийся – ядовито-бордового цвета, связанный собственной матушкой. Так и отправился к отцу Тимофею. Захватил, правда, и убиенный костюм, надеясь на чудо – вдруг попадья поправит дело.

Ольга Александровна только всплеснула руками, а слов подходящих не нашла. Впрочем, разобравшись повнимательнее, утешила Базанова, что одежу в принципе можно вернуть к жизни, но уж никак не в один день. А Базанов, шут шутом, оглядывал себя в своем свитере, видавших виды штанах и неуместно теперь сиявших из-под них начищенных ботинках. Решение его беды, однако, нашел сам отец Тимофей.

– Вот что, милый. Костюма тебе по росту у меня не сыщется, – и то сказать, преподобный был выше Базанова на полторы головы, – и рыскать по магазинам времени нет. А вот есть у меня старая ряса. Хорошая еще, только села после стирки, с давних времен так и лежит. Тебе в самый раз будет. А нет, так моя Оля подошьет.

– А разве можно? – с недоверием поинтересовался Базанов. – Будто святотатство или обман с ряженым? Я ведь не священнослужитель и даже некрещеный, между прочим.

– Обман – ежели ты, облачением пользуясь, еще и силу его должностную присвоишь. – С Базановым, будто с малым ребенком, преподобный давно уж перешел на «ты» и называл по имени ласково. – Да ведь ты, Андрюша, я чаю, грехи отпускать или милостыню по миру промышлять не собираешься? А так, одежда – она и есть одежда, чтоб наготу прикрыть. Надевай, не думай. И мне легче с тобой таким пройти станет. Меньше вопросов задавать будут, подумают, еще один, из той же породы, как я. Но если спросят, то отвечай честно, что, мол, сана не имеешь, а одет по нужде. А что некрещеный, то худо.

– Вот бы и окрестили меня, – несколько плаксиво сказал Базанов.

– Это тебе, милый, не по билету в кино сходить. Это суть таинство. Оно обновления требует. Ежели хочешь, отказать не могу, а, напротив, приветствую. Но и наспех затевать такое дело ни к чему, – нравоучительно изрек преподобный.

В Огарево прибыли, когда уж совсем стемнело. Охрана долго терла в руках документ Базанова, отцу Тимофею лишь поклонилась с благолепием, он перекрестил. Но тем не менее досмотрели обоих как положено, без различия сана. О рясе и звании Базанова, однако, никто не спросил. Ребятам из безопасности это, видать, было до оградных фонарей.

В державном доме преподобного сразу позвали куда-то наверх, и он велел Базанову обождать в одной из комнат первого этажа, в боковушке, небольшой по размеру, но обставленной со всеми мыслимыми удобствами. Туда вскоре заглянула полненькая, разбитная и улыбчивая женщина, Базанов про себя окрестил ее «служанка Николь» за белый фартучек и чрезмерно длинную и пышную, коричневую юбку. «Николь» душевным грудным голосом осведомилась у «святого отца», не желает ли он чаю или кофею или даже водочки графинчик. Водочки Базанов как раз бы и желал, да в президентском доме это было для него делом немыслимым. И поведал, что вовсе он не «святой отец» и что выпил бы чаю, лучше с сахаром. На последнее его замечание «служанка Николь» только изумленно покачала головой и, объявив, что все будет Базанову незамедлительно, исчезла.

А вскоре действительно появился и чай, сразу в нескольких вариациях и посудах, и сахару разновидностей с десяток, да еще благоухающие пряники и какие-то диковинные конфеты, и лимоны – желтые и зеленые, уже нарезанные, и даже масло с поджаренным, румяным хлебом.

Ждал Базанов долго. После чаю осмелел и включил настенную панель телевизора, стал смотреть для сокращения времени какой-то иностранный старый фильм, наверное, по кабельному каналу, ибо лента не прерывалась всепобеждающей рекламой. А скоро к нему присоединился и отец Тимофей. Он-то уж без стеснения заказал себе тот самый графинчик водочки, и «служанка Николь» немедленно доставила его с роскошной совершенно закуской. Видимо, привычки преподобного здесь знали хорошо, и оттого, наверное, «Николь» пребывала в убеждении, что святые отцы иного и не пьют. Впрочем, водочки было в меру, граммов сто пятьдесят, для такого обширного мужчины, как преподобный, все равно что стакан воды. Отец Тимофей сказал, что скорее всего ждать придется им долго, но раз уж приехали, то и сидеть будут хоть до второго пришествия, дело их важное, и Евгения Святославовна разрешила оставаться сколько угодно.

В резиденции им пришлось провести целые сутки. Преподобный был Базанову не нянька, к тому ж его присутствие требовалось в иных местах дома (по делам, в кои он не посвящал). И Базанов развлекался чем мог, стараясь, однако, не попадаться особенно никому на глаза. «Николь» принесла ему книжки, Базанов просил чего-нибудь из классики и получил «Дэвида Копперфильда» первый том и «Черную стрелу» Стивенсона, но и за это остался премного благодарен. В послеобеденное время – еще бы! – объелся гастрономическими невероятностями под самую завязку, – решил он выйти во двор, прогуляться.