— Ты прекрасно понимаешь что? — рычит Кейн. Таким я его никогда не видела. Неужели ревнует?

— Смею надеяться, что я просто понравилась Георгу, и он меня пригласил на ужин, — словно несмышленому ребенку, демонстративно принимаюсь объяснять. — Ведь именно так должны поступать настоящие джентльмены. А не целовать случайно на балах, а потом делать вид, что ничего не случилось.

— Дело не в твоей красоте. Ему нужно совсем другое, и тебе это прекрасно известно, — еле сдерживается Кейн. Во взгляде, которым он меня награждает, пылает огонь.

— В смысле другое? Ты хочешь сказать, что я не могу привлекать мужчин? — в груди ядовитой волной вскипает обида. Вот значит, как он обо мне думает. А как же, дурнушка и дикарка с нагорья явно не та, кем может заинтересоваться уважаемый господин.

— Я не это хотел сказать, — тихо отвечает Кейн. — Ты передергиваешь.

— А что? — вскрикиваю, не в силах сдержать эмоций. Он думает, поцеловал меня и все, а потом можно забыть об этом? Стереть из памяти, словно ничего и не было? — Если ты так легкомысленно относишься к поцелуям, то и мне можно. И, соответственно, принимать ухаживания от других тоже.

— Я не отношусь легкомысленно, Есения, — внезапно он останавливается и привлекает меня к груди. — Ты мне очень нравишься. Очень. Но нам нельзя быть вместе. Пока нельзя. Тебе быть рядом со мной слишком опасно.

— А до этого не было? К чему весь этот пафос? — фыркаю я ему в грудь, но прижиматься не прекращаю, с упоением впитывая каждой клеточкой тела его тепло, наслаждаясь нежными и одновременно крепкими объятиями.

— Ситуация с недавних пор изменилась, — касается он губами моих волос. — Но как только я все исправлю… я смогу начать за тобой ухаживать по всем правилам. Просто… Верь мне, Есения… Ты веришь?

Мое сердце трепещет в груди, словно глупый мотылек, зажатый в ладошке. Я помню, как в детстве ловила бабочек на большом лугу, складывала ковшиком руки, прислушиваясь к тому, как щекочут их нежные крылышки внутреннюю сторону ладоней и шептала им свои заветные желания, чтобы потом с надеждой смотреть, как они, выпущенные на волю, взлетают в небо. Воспоминание накатывает, как всегда, внезапно, и впервые я не желаю погружаться в него, мне хочется просто стоять тут, вот так прижавшись к Кейну, уткнувшись носом в вырез его куртки, вдыхать такой родной и знакомый запах и никуда не спешить.

— Верю… — едва слышно шепчу в ответ.

Несмотря на розовый туман, царящий в моей голове еще несколько дней после разговора с Кейном, на задворках сознания меня неприятно царапает какая-то нестыковка. Она с каждым днем становится все ощутимее и ощутимее, пока я в какой-то день не просыпаюсь посреди ночи с четким ощущением, что нужно еще раз прочитать о лисме. Как могла заразиться несчастная Ребекка Льюин, если лисма переносится через укус животных и не передается от человека к человеку? Животное же заболевает ею, если на него напал лыкас. Но лыкасы посреди столицы? Это как-то уж слишком невероятно. И на кого им нападать? На бродячих кошек и собак? На белок в городском парке? Крыс?

— Ты чего не спишь? — слышится хриплый спросонья голос соседки. Над ее кроватью тут же зажигается ночник, а сама она резко садится, словно и не спала еще какую-то минуту назад беспробудным сном.

Тоже сажусь на своей кровати, зажигая светильник. Комната заливается тусклым желтоватым светом, оставляя ощущение ночного уюта и тепла.

— Не знаю, — вздохнув, пожимаю плечами.

— Ты о Кейне думаешь, — с лукавой улыбкой допытывается подружка.

О нашем с ним разговоре я в тот же день рассказала Юлалии, терзаясь сомнениями, насчет честности парня, и мы обе пришли к выводу, что он, скорее всего не врет, но тайна, которую он, простой студент, настолько тщательно скрывает, вызывает не только праздное любопытство, а и серьезные опасения. Вплоть до того, что подруга мне настоятельно советует подумать дважды, перед тем, как влюбляться в него по уши, иначе есть большая возможность быть замешанной в чем-то опасном и противозаконном. Эх, знала бы, моя милая Лали, что я уже давным-давно отдала ему свое сердце. И даже поцелуи Ашкая, коими он дважды награждал меня при каждом удобном случае, в подметки не идут с тем единственным, который случился на балу. Именно он для меня был по-настоящему первым, тем, о котором пишут в книгах, тем, о котором помнят годами и чувствуют трепет внутри, переживая вновь и вновь восхитительные моменты.

— Нет, не о нем, — качаю головой. — Меня беспокоит лисма. Что ты знаешь о ней?

Брови соседки удивленно вздергиваются вверх.

— Ну-у-у, не слишком много… — тянет она. — То, что нам преподавали из школьного курса.

— От нее нет лекарств, да? — нервно сминаю простынь на кровати.

— Нет, — печально качает она головой. — Но наши ученые работают над этим… Работали… Мой папа, например…

— И что потом? — в надежде вскидываю голову.

— Ничего, — вздыхает подруга. — Проект закрыли. Лабораторию расформировали. Все разработки изъяли и засекретили.

— Ничего себе! — не сдержавшись, громко восклицаю. Вот так дела! То бишь лекарство так и не нашли и лавочку поспешно прикрыли, а между тем растет количество заболевших в столице. Интересно, а какая ситуация по иным городам королевства. Это только нам так подфартило или всем сразу? К тому же, если рассудить логически, то ученые явно что-то изобрели, иначе смысла засекречивать данные нет никакого.

— А что твой папа рассказывал об этом? — осторожно спрашиваю Юлалию.

— Ничего, он же документ о неразглашении подписал, — закусывает губу соседка. — Но… перед тем как их прикрыли, я нечаянно увидела его письмо к его наставнику. Он папу учил много лет назад, был его научным руководителем, а теперь отошел от дел, купил домик в приморье и отдыхает там, но папа до сих пор иногда с ним советуется.

— И что же там было? — взволновано спрашиваю, внутренне чувствуя, насколько важна эта информация.

— Папа писал — произошла случайная му-та-ци-я, — осторожно по слогам произносит Лали. — Больше я не увидела, отец меня заметил и закрыл рукой написанное.

Смысла ложиться спать уже нет. За окном тусклой полоской рассвета брезжит горизонт, и я, недолго думая, встаю, чтобы набрать в чайник воды и сделать нам чай. После разговора не только у меня просыпается тревожное предчувствие. Лали тоже не сидится на месте, и пока я завариваю тонизирующий напиток в чашках, она быстренько сооружает нам парочку бутербродов с ветчиной и сыром.

Хоть кусок в горло не лезет из-за волнения, я упорно убеждаю себя съесть хотя бы крошку. Сегодня четыре пары, и вряд ли у меня найдется время сбегать в буфет — слишком серьезные запланированы семинары. А там уже и время подходит собираться.

В академии сегодня тихо, как никогда. Такое ощущение, что всех нас накрыли громадным звуконепроницаемым колпаком, а смех и радость высосали дементоры из книг о Гарри Поттере.