– Если тебе нужен мобильный, скажи, я попрошу, чтобы принесли, – сказала Марина перед уходом. – Ты ведь наверняка захочешь сделать два-три звонка.

Ветка видела, что Марина издевается и намекает на Беса и Дмитрия, но смолчала, только кивнула. Телефон принесли почти мгновенно, видно, Ворон отвалил хорошую сумму. Интересно, что такого ему пообещала Коваль взамен? И чего потребует от нее за услуги?

Но Марина ничем не интересовалась больше, только попросила звонить по возможности в дневное время, и все. Поцеловала на дорожку и ушла, оставив в палате аромат своих холодных духов, от которых у Ветки до сих пор все скручивалось внутри.

Первый звонок она сделала Дмитрию. Не смогла пересилить себя, уж очень хотелось услышать голос.

– Да, милая, – почти сразу ответил он, – как ты?

– Спасибо, все хорошо. Меня перевели в травму, я в одноместной палате, все в порядке. Я тебе очень благодарна за помощь.

– Это пустяки, милая. Меня больше волнует, что я не смогу к тебе приехать. – В голосе генерала была тоска, а Ветка совсем некстати вспомнила, с каким сарказмом Марина бросила свое «трусливые охотники». Вот и Дмитрий из таких – боится рискнуть и приехать, чтобы не испортить отношения с Вороном и возможную карьеру. Стало грустно, защипало в носу, захотелось разреветься носом в подушку. Она наспех попрощалась, сославшись на капельницу, и сбросила звонок.

Ветка выхватила подушку из-под головы, прижала к лицу и завыла от обиды. Снова накрыла тоска по сильному мужскому плечу, по твердой руке, которая будет решать ее проблемы, а не создавать новые. По человеку, который будет давать, а не брать.

Пару лет назад Ветка обратилась к психологу, пыталась разобраться с собой и с тех пор зареклась это делать. Тогда на приеме она услышала: «Вы не умеете клянчить то, что вам нужно». Она до сих пор помнила, как вскипела в ту же минуту. Клянчить?! А почему она, красивая, ухоженная, неглупая и еще относительно молодая женщина, должна что-то клянчить? И что это за отношения, в которых мужчина не видит того, что нужно его партнерше? Она всегда сравнивала себя с Коваль и от этого сравнения ощущала еще большее бессилие. Марина не просила, не требовала – ей давали. Сами, добровольно, с удовольствием. А Коваль еще позволяла себе морщить нос и решать, брать или нет. И мужчины покорно ждали этого решения, чтобы снова вернуться и предложить что-то еще – заботу, любовь, защиту, даже деньги, в которых Марина не нуждалась. Вряд ли самоуверенная дама-психолог осмелилась бы выговорить это «клянчить» при Марине. Так почему же ее, Ветку, она учила делать это? Какая унизительная глупость.

Закончив себя жалеть, Ветка вытерла глаза и почти с ненавистью взглянула на телефон. Нужно было позвонить Гришке, но она никак не могла найти в себе силы сделать это. Он такой же трусливый охотник, как все, своя шкура ему куда ближе и дороже. Тот же Хохол, когда Коваль, до неузнаваемости изуродованная бинтами и с обритой наголо головой лежала здесь после ранения, ухитрялся бывать у нее ежедневно. Гримировался, симулировал приступ аппендицита – лишь бы увидеть, прикоснуться, просто побыть рядом. И его не останавливала никакая опасность, а ведь это было реально опасно и для него, и для Марины, которую могли добить. А Гришка, когда ему лично ничего особо не угрожает, боится приехать даже ночью. Вот как ему звонить? И зачем? Смахнув слезу, Виола убрала трубку на тумбочку, чтобы даже в поле зрения не попадала.

Сиделка принесла ужин, но есть не хотелось. Ласково, как ребенка, она принялась уговаривать ее, и от этого Ветке стало еще хуже. Стараясь все-таки не грубить, она попросила оставить ее в покое хотя бы на час, и сиделка ушла на пост к медсестрам, а Ветка снова заплакала, уткнувшись в подушку.

Леон уехал, а Женька так и остался сидеть на окне с сигаретой. Марина была у Виолы и не обмолвилась ни словом. Ревность накатила откуда-то изнутри, как штормовая волна, захлестнула с головой. Ни к одному мужчине он не ревновал ее так. И ни от кого из соперников не чувствовал такой угрозы, как от хрупкой блондинки с кукольными голубыми глазами. Желание придушить Ветку возникало периодически, но как-то само собой проходило. Сейчас даже желания не было. Ведьма лежала с закованной в аппарат Илизарова ногой, не могла самостоятельно двигаться – к кому ревновать, смешно же. Но Марина могла бы и сказать, о чем они столько времени болтали. Может, просто не успела, приступ мигрени накрыл слишком быстро, такое не разыграешь.

Хохол спрыгнул на пол и на цыпочках прошел в спальню. Коваль спала, перевернувшись на бок и сложив руки под щеку. Видно, лекарство подействовало и боль отпустила, очень уж безмятежно выглядела она во сне. «Слава богу, пусть выспится. – Женька закрыл за собой дверь и прилег в большой комнате на диван. – Тяжело ей в жару».

Он вытянулся и только теперь почувствовал, что тоже устал за день. Сперва эта поездка к Боксеру, подозрения, мучившие его ровно до того момента, когда он смог взглянуть в глаза бывшего бригадира, потом нервное ожидание звонка от Марины – все это вымотало его физически. Женька чувствовал, как глаза сами собой закрываются. Не было сил встать даже за простыней. «Черт с ней», – вяло подумал он, проваливаясь в сон.

Среди ночи он проснулся от запаха дыма. Сел на диване, поморгал, потянул носом воздух – нет, запах не приснился, он был реальным и тянулся откуда-то из глубины квартиры. Сон как рукой сняло. Женька метнулся в спальню. Коваль лежала на спине с пристроенной на животе пепельницей и затягивалась сигаретой.

– Сдурела на фиг? – тихо рявкнул Женька, опускаясь на кровать рядом с ней. – Я думал, горим.

– Что, нюх отшибло? – поинтересовалась жена ровным голосом.

– Спросонок чего только не почудится. И не курила бы ты, такая мигрень была.

– Жить вообще вредно, от этого умирают. Обожаю эту банальную чушь. – Марина ткнула окурок в пепельницу, отставила ее на тумбочку и перевернулась на живот. – А чего это ты от меня ушел? Открываю глаза, а мужика нет.

– Еще скажи, что испугалась.

– Обижаешь. Конечно нет. Но неприятно, знаешь. Ложись ко мне, а? Еще полно времени, до утра выспимся.

Хохол послушно нырнул под простыню, обнял Марину, прижал к себе:

– Я люблю тебя, Коваль.

– Стареешь, – улыбнулась она, разворачиваясь в его руках и пряча лицо у него на груди.

– Я всегда тебя любил. Только ты долго не хотела этого видеть.

– Женя, я тебя умоляю, давай спать. Я не вынесу вторую за день беседу о видах и способах любви.

– Плачешь, что ли? – Женька удивленно отстранил ее от себя.

– Нет. Но говорить сейчас ни о чем не хочу, не обижайся. Ты ведь знаешь, мне никогда не нужны были слова, я люблю тебя не за умение разговаривать о чувствах. Мне важнее, что я могу на тебя рассчитывать.

У Женьки с языка рвалось что-то обидное о том, что он нужен ей, всего лишь когда надо выпутываться из передряг, но, взглянув на ее обведенные черными кругами глаза, он понял, что не сможет сейчас ничего сказать. Не тот момент, чтобы нагружать ее еще и своими обидами. Эта женщина и так принадлежит ему. О чем еще говорить и чего желать?