– Вот об этом я не пожалею.

– Посмотрим.

Они едва успели принять душ и переодеться, когда Гена привез Грегори с тренировки.

– Мама! – с порога закричал мальчик по-русски и бросился вверх по лестнице в спальню.

Марина, вытиравшая полотенцем волосы, повернулась к нему, и Грег на секунду застыл, изумленно глядя на нее:

– Мама, что с твоими волосами?

Она отбросила полотенце и рассмеялась:

– А ты не помнишь меня такой?

Грегори шагнул к ней, обнял и прижался, совсем как маленький, как делал там, в России, еще совсем крошечным, когда мать возвращалась домой на огромной черной машине. Эти картинки иногда всплывали в его памяти, и он, не совсем уверенный, что это было в реальности, приставал с вопросами к Хохлу. Женька удивлялся, что мальчик помнил эти детали из прошлого, – ему не было двух лет, когда они уехали из России. Но черная машина и женщина с черными волосами в этих воспоминаниях были неразрывно связаны и появлялись чаще других.

– Я тебя помню, просто у тебя теперь другое лицо. Но к нему тоже подходят черные волосы. Ты у меня самая красивая, мамочка, – прошептал Грегори.

Марина, встряхнув черными как смоль волосами, улыбнулась в ответ:

– Я очень соскучилась по тебе, сынок.

– А где папа?

– Варит кофе, как же ты мимо него проскочил?

– Можно, я с ним чуть позже поздороваюсь? Я хочу с тобой посидеть. Я ведь тоже соскучился, – шепотом признался Грегори, не выпуская мать из объятий.

Вечером они вчетвером сидели в креслах на заднем дворе. Хохол жарил мясо на решетке, Гена с Грегом играли в футбол на небольшой площадке перед гаражом. Марина, укутанная в огромный клетчатый плед, покачивалась в кресле-качалке со стаканом «Кровавой Мэри» и с удовольствием наблюдала за всеми.

«Наверное, вот так выглядит счастье. Любимые мужчины, верный друг, запах жарящегося на углях мяса, закат, тишина и покой. Только я даже себе не могу объяснить, почему у меня такое чувство, будто это снова не все? Чего мне не хватает, зачем я постоянно возвращаюсь туда? Что меня так крепко держит в той жизни и не дает погрузиться в новую? Характер? Темперамент? Бабья дурь? Может, Хохол прав, пора разобраться с Бесом и забыть обо всем? Почему я не могу перешагнуть через то, что он брат Егора? Мне-то что? Его самого это не очень смущает. Но нет, не могу. Если решусь, перестану уважать себя, потеряю ту каплю человеческого, что еще во мне есть».

Мысли не радовали. Перед глазами почему-то стояло несчастное лицо Ветки там, в больничной палате. Марина гнала от себя эти видения, но они не уходили. Хохол заметил перемену в ее настроении, оставил решетку на мангале и подошел к креслу. Сел прямо на землю, положил подбородок на колено жены.

– Что ты маешься, котенок? Ведь все хорошо: дом, сын, даже погода.

– Да, все хорошо, а я как та фея с топором – настроение, знаешь ли, не очень… Скажи, ты злишься на меня за Беса?

Хохол вздохнул:

– Я злюсь. Я страшно злюсь, бесит меня это. Но я тебя понимаю. Наверное, будь это моя родня, я тоже не смог бы. Не терзайся. Поживем – увидим, да? – Он нащупал ее руку под пледом и сжал. – Я рядом.

– Я знаю, родной.

Хохол встал, отряхнул джинсы и гаркнул:

– Так, мясо готово, налетаем!

Упрашивать дважды никого не пришлось.

Мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и длинными густыми волосами, одетый в дорогой стильный костюм, уверенной походкой шел по коридору медицинского центра. Персонал вежливо улыбался, уступая дорогу, а семенившая следом девушка в форменном костюме что-то торопливо говорила по-русски. Мужчина не оборачивался и не замедлял шаги, но слышал каждое ее слово.

Остановившись перед одной из дверей, он повернулся к девушке:

– Это точно? Его можно включить в это исследование? Нет никаких противопоказаний?

– Нет, он вполне годится для этого. И препарат может продлить ему жизнь.

– На сколько? – Он требовательно смотрел в ее глаза.

– Это трудно сказать. Может, пара месяцев, а может, и пара лет. Вы в любом случае не теряете ничего.

– Вы так думаете? – Мужчина буравил глазами лицо собеседницы. – Вы действительно думаете, что я смирился с тем, что мой сын рано или поздно умрет? И потому готов отдать его для испытаний в качестве подопытного кролика? Вы не слишком много позволяете себе, Лариса?

Девушка смешалась, отступила на шаг:

– Я же хотела как лучше… Вы можете отказаться, за этим отказом не последует никаких ответных мер, я вам гарантирую. Мальчик будет лечиться здесь, как и раньше, никаких проблем…

– Проблем? Проблем? – переспросил мужчина, и его лицо пошло красными пятнами. – О каких проблемах вы говорите, уважаемая? Я привожу в этот гребаный центр такие суммы, что мне должны ковровую дорожку из аэропорта раскатывать! И взамен прошу только одного – чтобы для моего сына делали все, что нужно! И не смейте больше лезть ко мне с вашими идиотскими исследованиями, понятно? Ищите себе других кроликов для опытов, а моего пацана оставьте в покое, иначе… – Он чуть смешался, вспомнив, что сейчас он не криминальный авторитет Гриша Бес, а добропорядочный русский эмигрант Григорий Иванович Потемкин и вести себя как привык просто не имеет права. – Простите, Лариса, у меня был тяжелый день, – совершенно другим тоном произнес он. – Но от участия Алеши в исследовании, пожалуй, откажусь.

– Как хотите. Но документы и результаты, пожалуйста, просмотрите хотя бы бегло – вдруг передумаете?

Он молча кивнул и затолкал в карман синюю папку, которую она протянула.

– Спасибо. А теперь, если позволите… – Он взялся за дверную ручку, и Лариса, понимающе кивнув, удалилась.

Бес зажмурился, набрал в грудь воздуха и шагнул в палату:

– Привет, сынок! Вот я и приехал.